И стали они жить-поживать

 - …Но вовремя понял, дважды в одну воду войти нельзя, а то, что когда–то было, никогда не вернется на круги своя. Я стал другим, и те, с кем я был знаком, знают это и будут помнить всегда. И я смирился. Научился не замечать их. Не вспоминать. И со временем они отстали, но не забыли. Вот поэтому единственное место во всем дворце, где я могу чувствовать себя свободно — моя библиотека. Моя жизнь. И мои единственные друзья и собеседники с тех пор — книги, — через два часа закончил свое повествование Дионисий и прихлебнул из чашки свой давно остывший травяной чай.

 - Ох, расстроил я, гляжу, тебя, старый дурень, — смущенно поднял он глаза на царицу, уже жалея о своей внезапной откровенности. — Ты и без того в последнее время аппетитом не страдаешь, а так и вовсе перестанешь кушать… Может, тебе моя стряпня не нравится? Может, тебе чего–нибудь особенного хочется? Я читал, в твоем состоянии это часто случается…

 Елена, которой и впрямь приходилось последние несколько дне питаться только тем, что Дионисий приносил для нее из своих походов по оккупированному дворцу — самому–то ему требовался только чай, и то, скорее, в качестве ритуала, нежели продукта — затрясла головой:

 - Нет, что ты, что ты, все просто замечательно!

 - Ну, чего бы тебе хотелось, царица? Не скрывай, пожалуйста. Чем могу — помогу.

 Она пожала плечами.

 - Ну… Этим летом, когда мы с Ионом гостили в Мюхенвальде, нам однажды подавали вамаяссьскую кухню… Там были какие–то то ли суси, то ли суши… Тогда я это разок откусила и больше не смогла. А теперь у меня такое странное желание… Как будто я эти суси целый день все ела бы и ела.

 - Я сделаю все от меня зависящее, — деловито кивнул Дионисий. — Сейчас я пойду, возьму кулинарную книгу и посмотрю, как их готовят.

 Он встал и сделал шаг по направлению к залу библиотеки, с облегчением приветствовав завершение разговора о прошлом.

 Это ощутила и Елена. Также она почувствовала то, что если не задаст свой давно жегший ей язык вопрос сейчас, то уже не задаст его никогда.

 - Тебе было очень одиноко, и потому ты стал писателем? — зажмурив глаза, что как будто придало ей решимости, выпалила она.

 - Ты… знаешь?.. — испугано обернулся и вскинул на нее свои неправдоподобно голубые глаза Дионисий.

 - Ой… Извини… Прости меня… Пожалуйста… Я не хотела подглядывать… Но я нечаянно увидела на столе рукопись… Невзначай прочитала несколько строк… и поняла, что она — это ты… — Елена неуклюже оправдывалась, и щеки ее горели от смущения и стыда. — Извини меня… Но если ты не хочешь — я никому не скажу… Клянусь…

 Маленький библиотечный покраснел и поник не меньше ее.

 - Теперь и ты будешь смеяться и презирать меня… — едва слышно проговорил он одними губами.

 Слова оправданий и извинений застряли у царицы в горле.

 - П–почему? — непонимающе уставилась она на него. — П–почему я должна смеяться? И презирать?

 - Потому что я посмел захотеть стать высшим существом на свете — писателем… — не поднимая глаз, произнес безжизненно хозяин библиотеки. — Потому что она — это на самом деле я… Я читал, что была одна дама, писавшая романы под мужским псевдонимом, чтоб никто не догадался, наверняка, и я подумал… Чтоб никто не догадался, что я — это я… Я решил… Но сейчас, когда ты затронула эту тему… Кто я такой, чтобы… Зачем только я стал писать свои истории? Надо было послушаться голоса разума и выбросить их или сжечь! Я столько мучался, столько думал и передумывал, перед тем, как отправить свою первую рукопись в издательство — едва ли не дольше, чем создавал ее!.. Ах, отчего, почему я не смог передумать еще один — последний! — раз…

 - Дионисий, — осторожно прикоснулась к ручке библиотечного Елена.

 Она дрогнула, но не отдернулась.

 - Дионисий, — повторила она. — Ты не понял. Если ты мне не запретишь, то при первой же встрече с моими боярынями я расскажу им всем, что познакомилась с самРй благородной синьорой Лючиндой Карамелли! И они позеленеют и умрут от зависти! В страшных муках! Все до единой! А я при этом буду горда так, как будто это не ты, а я лично написала все эти головокружительные романы, которыми зачитывается весь… всё… вся…

 Дверь библиотеки тихонько заскрипела и стала медленно отворяться.

 

 

 * * *

 

 

 Свет свечи князя Рассобачинского дрожал и колебался на невидимых сквозняках, и огромные, вертлявые тени метались по стенам подземного хода, доводя слабонервных до тихой истерики.

 - Я так больше не могу, Арина, — трагическим шепотом жаловалась младшая Конева–Тыгыдычная сестре. — Мне все время кажется, что из темноты на нас кто–то готовится выпрыгнуть. У меня сердце замирает…

 - Да кто на тебя выпрыгнет, Наташа, — снисходительно, но неубедительно улыбаясь, отмахнулась от нее Арина. — Не будь такой трусихой. Это же стены. Сплошной кирпич. Ни дырки, ни щели, ни хода — ничего. Впереди идущие заметили бы, если что. У них же свеча.

 - Арина, ты такая логичная и рациональная, как учебник арифметики! Неужели тебе совсем не страшно?

 - А чего тут бояться? — гордо вскинула она голову и украдкой бросила взгляд в сторону молодого боярина Артамона.