И стали они жить-поживать

 - Октябренок, конечно. Дитя Октября, значит.

 - А почему вообще называется «Царство Костей»? Интересное такое название. Непонятное.

 - А потому что резьбой по кости местные прославились, ваше царственное величество. Тут костей древних чудищ в земле — просто тьма–тьмущая. Старики бают, ваше царственное величество, раньше они тут только и жили, людей не было, и все дрались промеж себя. И выживали у них только самые огромнущие. И с каждым годом они все больше, и больше становились, пока не остались только такие громаднущие, что их и земля держать перестала. Вот они под землю и провалились, ваше царственное величество, и все кончились. Копни мужик картоху сажать — кости этих чудищ из земли и полезут. Вот ихние рога или бивни находят костоломы, отламывают от остального шкелета, костерезам продают, а те картины всякие из них режут. Или фигурки. Красота получается — неописуемая! Аж как живые, токмо не шевелятся!

 - А что, царь Костей долго ли уже вашей страной правит?

 - Пятьдесят годов уж как правят. Как старый царь померли, так его царственное величество и правят, ваше царственное величество.

 - А старого царя вашего как звали?

 - Нафтанаил Третий Злосчастный, ваше царственное величество. Сын Аникана Четвертого Ученого, да будет земля ему пухом.

 - Давай присядем, Находка, — Серафима подвинула служанке один стул, на второй села сама. — В ногах правды нет.

 - Я постою, ваше…

 - Садись, милочка, садись. С царственным величеством спорить нельзя. Особенно с нашим, — царевна ухмыльнулась, хитро глянув на Находку.

 Девушка в первый раз робко улыбнулась — правда, одними губами — и села осторожно на краешек стула, словно ожидая подвоха.

 - Да ты по–хорошему садись, милочка, — подбодрила ее Серафима, но та только головой закачала:

 - Нет, не невольте, ваше царственное величество, тут красота такая невиданная–неслыханная, аж очи слепит, блестит все, сияет, а у меня платье пыльное, руки немытые — неровен час, что запачкаю, — замахала руками она.

 - А мое царственное величество приказывает хорошо садиться, — опустила твердо кулак на коленку Серафима.

 - Ну, раз ваше царственное величество приказывает… — Находка чуть подвинулась, разгладила складки платья на коленках, положила перед собой руки и выжидательно взглянула на царевну.

 - Ну, вот теперь сели рядком, и потолкуем ладком, — развела руками Серафима. — Я в ваших краях впервые, Находка, многого не знаю, а надо. Поэтому отвечай, не таи ничего. Отчего умер ваш старый царь?..

 

 

 

 Допрос–расспрос служанки продолжался почти до четырех часов утра — Серафима поняла это по гулкому четырехкратному «бому», огласившему замок как раз тогда, когда она только начала засыпать в своей кровати. Выдворенная из царства предутренних грез, царевна приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, не разбудили ли куранты и Находку, и первое, что она увидела при свете одинокого ночника — служанку, стоящую перед зеркалом.

 Девушка стояла близко–близко к его холодной гладкой поверхности, улыбалась, как человек, которому только что вырвали без наркоза давно и усердно болевший зуб, и тихонько гладила свое отражение. На щеках ее блестели слезы.

 Серафима едва слышно вздохнула, закрыла глаз, чтобы лучше думалось, и стала вспоминать, чтО за вычетом «вашего царственного величества» она сегодня услышала от костеи.

 Царь Нафтанаил Третий скончался пятьдесят лет назад, не оставив наследника — его жена и сын умерли за год до того от неизвестной болезни, один брат упал с башни Звездочетов, а другого задрал на охоте медведь. Оба они были неженаты. Обычно в таких случаях за власть начинают бороться самые высокородные придворные, подкладывая друг другу на стулья отравленные кнопки или разоряя соседские поместья, но в этот раз все было по–иному. Не успело последнее дыхание покинуть уста усопшего монарха, как о своем праве на трон заявил его первый советник — Костей, взявшийся из ниоткуда несколькими годами ранее, обольстивший царя своей искушенностью в магических науках и за годы придворной службы успевший вусмерть поссорить доверчивого Нафтанаила со всеми мало–мальски реальными наследниками престола не его крови. Правда, никто и не сомневался в таком исходе — последние годы, особенно после потери жены и ребенка, царь был не в себе, и все приказы и так отдавал Костей. Хоть и приписывая скромно их авторство царю.

 После коронации замок и порядки в нем резко изменились — на смену белому туфу и открытому пространству в одну ночь пришел серый и черный камень и кольцо монументальных стен, стрельчатые арки сменились рублеными проемами и железными дверями, витражи — решетками, слуги с человеческим обликом — монстрами. А вместо герба государства на золотой цепи на груди правителя теперь красовался зловещий светящийся рубин. Первые недовольные ненадолго пропали, но скоро составили костяк первого лиха. «Беда не приходит одна…»