И улыбнется счастье…

— Алена, — заговорила Виолетта, — я не понимаю, почему ты так злишься. Тебе это совершенно не идет. У тебя от злости почему-то нос увеличивается. Разве ты не знаешь, что сердцу не прикажешь? Если они друг другу нравятся, с этим уж ничего не поделаешь… Поэтому приди в себя и не устраивай Трафальгарского сражения, умоляю тебя.

— Ты идешь?! — закричала Алена в бешенстве. — Твои нравоучения мне не нужны!

— Ну, раз тебе они не нужны, я не пойду, — развела Виолетта руками. — Чего тогда мне с тобой тащиться?

Смысла нет…

Алена хотела что-то сказать, но только фыркнула разгневанно и хлопнула дверью.

Некоторое время они молчали — даже было слышно, как стучат по лестнице вниз Аленины каблуки.

— Ну вот, — сказала Виолетта, — несдержанность всегда была ей свойственна. Подозреваю, что именно ее несдержанность когда-нибудь сослужит ей дурную службу.

Она обвела взглядом комнату.

Митя сидел, низко опустив голову, да и Ася отвернулась. Похоже, они чувствуют себя виноватыми, подумала Виолетта. Странные люди.

— Интересно, — рассмеялась она, пытаясь разрядить обстановку, — почему это у вас такие лица, как будто вы совершили преступление?

— Может быть, мы и на самом деле его совершили, — сказала Аська несчастным голосом. — Алена…

— Да плевать на Алену! — воскликнула Виолетта. — Если вы такие траурные из-за нее, так вы оба кретины… Что вы ей сделали? Ах, у нашей девочки беда — девочка не получила свою любимую игрушку! Какого черта она вообще объявила ни в чем не повинного парня своим женихом? Оснований-то у нее никаких не было, только горячее желание! В конце концов, нельзя же считать свои желания необходимым условием существования остальных. Мне вот хочется жить в Ирландии, черт возьми, в Америке, а я торчу в этом городишке, в этой шизофреничной стране, где все ходят вверх ногами, а ты один ходишь как привык, и поэтому твоя физиономия периодически сталкивается с чьими-то грязными носками… Вы что, тоже вздумали перевернуться вверх ногами?

«Если уж вы полюбили друг друга», — хотела сказать она, но отчего-то эти слова сдавили ей грудь — Виолетте стало больно дышать, словно она осознала глубину своей потери. Она замолчала, смотря на них — пытаясь понять, что же ей теперь делать и как быть? Она любила их обоих — так, значит, надо радоваться тому, что они нашли друг друга. Однако радом с радостью жила боль, потому что Митя никогда не полюбит ее, Виолетту и надеяться не на что, ждать нечего, незачем думать о нем. Все равно не сбудется желание. Ее счастье уходило от нее, а она стояла и улыбалась, пытаясь помочь ему уйти.

— Ладно, — наконец справилась она с приступом боли. — Мне вообще-то пора домой. Тетя Катя, наверное, в сей момент предает меня анафеме. Вы тут только не предавайтесь глупой печали, хорошо?

Она подошла к Аське и поцеловала ее в лоб.

— Пока, Ромео, — бросила она Мите.

И, не оборачиваясь, сбежала вниз по ступенькам.

На улице остановилась, чтобы немного прийти в себя. «Вот сейчас бы и заплакать», — подумала она… и невесело рассмеялась.

Фиг получится… Это душа, как камень, сдавила тело изнутри. А душа иной раз покруче тела болит…

Алена не помнила, как добралась до набережной. В голове темной волной все заполняло бешенство. Она просто очнулась, как от обморока, и обнаружила, что смотрит на катящиеся внизу волны, облокотившись на парапет. «Дожила, — усмехнулась она про себя. — Как в „Белых ночах“ Достоевского. Только типаж не тот, не дождетесь…»

Она сглотнула комок злых слез, потому что незачем было так опускаться, достала сигареты.

— Что же мне делать? — спросила она себя — или темные воды Волги, или это небо с падающими звездами. Слава Богу, что скоро они с Митей уедут отсюда…

Уедут. С Митей.

Она рассмеялась зло и горько, потому что еще не могла отучить себя от привычки ставить свое имя рядом с Митиным, свою жизнь — рядом с Митиной, саму себя — рядом с ним…

Надо отвыкать, надо отвыкать, надо… «А как отвыкнешь, если думать о нем ты так привыкла, что уже не представляешь себе ничего другого?»

Сигарета почти догорела до самого фильтра и даже пальцы немножечко обожгла, но Алена не поморщилась — только выругалась и отшвырнула предательницу, тоже пытающуюся причинить ей боль, подальше от себя. Огонек мелькнул, как падающая звезда, и погас. «Вот такие вам достаются звезды, милейшая, — усмехнулась про себя Алена. — Бычки незатушенные. Все лучшее — детям. Митенька, Митенька… Нашел свою нимфеточку».

И это самое обидное: ладно бы Виолетта, ее-то Алена уже привыкла ненавидеть всей душой, но к Аське-то в роли змеи надо привыкать.

— День сегодня — полный отстой, — пробормотала она. — Потерять в один день и возлюбленного, и подружку детства. Может, и в самом деле прыгнуть отсюда, раствориться в темной воде? Пусть оплакивают всю оставшуюся жизнь. Может, первенца назовут в мою честь…