И в горе, и в радости

Ингрид обиделась и отказалась от более надежной альтернативы, несмотря на дополнительную мотивацию в виде подушки. Когда мы садились, она объявила, что нарочно будет тужиться и попытается вытолкнуть слизистую пробку в надежде испортить обитое тканью сиденье тонконогого стула, который она отобрала у Хэмиша. Тот сидел рядом с Патриком и взглянул на него в поисках поддержки, после того как предположил, что, возможно, все эти притворные потуги – не лучшая идея, какими бы забавными мы их ни находили.

Она начала смеяться:

– Женщина не может вытолкнуть свою слизистую пробку, просто притворяясь, что рожает.

Он снова посмотрел на Патрика и спросил, правда ли это. Ингрид сказала:

– Да он работает доктором минут десять, Хэмиш. Сомневаюсь, что он знает. Без обид, Патрик.

– Вообще-то, он ординатор, дорогая.

– Хорошо, я не знаю, в чем разница, но так уж и быть, оставлю свою слизистую пробку в покое.

Джессамин, сидевшая рядом с ней, сказала:

– Жду не дождусь, когда мы все перестанем говорить о слизистых пробках, – и встала.

Мгновение спустя появился Роуленд и занял свое место. Он только что приобрел пару уиппетов, чтобы заменить Вагнера, который в результате множества курсов химиотерапии, собачьего диализа и разных передовых операций по цене, которую можно было назвать непристойной даже по хаотичной шкале Роуленда, продержался в живых намного дольше, чем задумал бог.

Теперь он рассчитывал, что Патрик сможет что-нибудь посоветовать от их проблемы нервного мочеиспускания. «Как медик», – сказал он. Ингрид сказала, что Патрик, вообще-то, ординатор, и встала, объявив столу, что идет наверх прилечь, потому что ей плохо. Я пошла с ней и оставалась наверху, пока она не уснула. К тому времени как я спустилась, все ушли гулять. Я сидела за пианино Уинсом, пытаясь что-то наиграть, когда Ингрид написала мне: «Бл пжлст иди сюда и позвони Хэмишу».

Я обнаружила ее в ванной Джессамин, она стояла на коленях перед раковиной, вцепившись в ее край, как будто пыталась вырвать ее из стены. Пол вокруг нее был мокрый, она плакала. Она увидела меня и сказала: «Пожалуйста, не злись. Я же шутила. Я шутила».

Я подошла и встала рядом с ней на колени. Она выпустила раковину и легла на бок, свернувшись калачиком, положив голову мне на колени. Я позвонила Хэмишу. Он повторял «о'кей-о'кей-о'кей», пока я не сказала ему, что мне пора. Приближались схватки. Тело моей сестры стало жестким, как будто ее ударило током. Сжав челюсти, она сказала: «Марта, останови это. Я не готова. Ребенок родится слишком маленьким». Как только схватка прошла, она попросила меня погуглить, как удержать ребенка в животе. «Его день рождения будет просран, Марта. – Смеясь или плача, она добавила: – Пожалуйста. Ему же будут дарить один подарок на оба праздника».

В «Википедии» ничего не нашлось. Я спросила, не хочет ли она, чтобы я отвлекала ее, читая вслух информацию о знаменитостях из «Дейли мэйл». Она выбила телефон из моей руки и пожелала мне сдохнуть в яме, а затем заорала, чтобы я снова его взяла, потому что приближается очередная схватка, а мне нужно считать их время или что-то типа того.

Не знаю, сколько мы так сидели. Я говорила ей, что все будет в полном порядке, и отчаянно хотела, чтобы это было правдой, отчаянно хотела, чтобы с моей сестрой и ее ребенком ничего не случилось. Схватки участились, а затем слились воедино, пока Ингрид не разразилась рыданиями и не заявила, что умирает. Хэмиш вошел, когда она поднималась на четвереньки, крича, что из нее что-то лезет.

Мне и в голову не пришло, что с ним будет Патрик, но он вошел первым. Я освободила ему дорогу, отошла и встала рядом с Хэмишем, который замер прямо у двери, потому что как только Ингрид его увидела, она сказала, что больше не хочет, чтобы он присутствовал. Патрик сказал, что ему нужно проверить, что происходит. Ингрид ответила: «Иди на хер, Патрик. Ты прости, но я не хочу, чтобы друг семьи заглядывал мне между ног».

И все же, сказал Хэмиш, ей действительно нужно позволить кому-то быстренько туда заглянуть, тем более что он только что осознал, что не додумался вызвать скорую.

Патрик додумался, но сказал моей сестре, что если она уже что-то чувствует, то скорая не успеет доехать вовремя.

– Тогда пусть это будет она, – сказала Ингрид. – Марте можно. Просто говори, что ей делать.

Я смотрела на него в надежде, что он покачает головой, потому что отчаянно не хотела оценивать шейку матки своей сестры, но выражение его лица было таким властным, что я осознала, что уже двигаюсь к нему помимо своей воли.

Патрик велел Хэмишу принести ножницы, заверив мою сестру, что они не для того, как она немедленно вообразила, чтобы делать ей кесарево на полу без гребаной анестезии.

Из нее определенно что-то вылезало. Я стала описывать, как оно выглядит, пока между вдохами она не сказала мне, что Патрику не нужно, чтобы я рисовала ему гребаную словесную картинку, и не приказала мне свалить.