«И вечной памятью двенадцатого года…»

Но бешено несущееся время вдруг начинает замедлять свой ход. Начиная с 15 августа письма пишутся сначала ежедневно, а затем и несколько писем за один день: 24 августа; 24 августа. Поздно ввечеру; 25. Утро; 25. Сумерки; С 25 на 26. Глубокая ночь. Время, словно гигантская пружина, поначалу стремительно сжимавшаяся, теперь движется вперед со все возрастающим усилием. Нет в этих письмах и помет, касающихся местонахождения автора: все они написаны в одном селе. Быстро перемещавшаяся русская армия остановилась, огромные пространства охваченной огнем и опустевшей русской земли теперь стянулись в одну точку под названием Бородино.

Критический характер момента, хронологически связанного с несколькими августовскими днями, обнаруживается и в том, что молниеносно захватывавший русскую землю враг вдруг словно потерял направление движения и заколебался, а где-то вдали вдруг начало проясняться небо, так давно закрытое черными тучами:

Многочисленное неприятельское войско колеблется: кажется, в нерешимости. Вот пошатнулось было влево и вдруг повалило направо. Огромные полчища двинутся на левое наше крыло. Русские спокойно смотрят на все с укрепляемых своих высот. Пыль, взвившаяся до небес, уседается. Даль яснеет. Неприятель к чему-то готовится. Посмотрим к чему… (с. 70).

Само Бородинское сражение описывается по горячим следам в письме от 29 августа, когда повествователь уже находится в окрестностях Москвы. Значение этого события полностью выявляется, благодаря характеру описания: в частности, обращают на себя внимание трансформации времени и пространства. Маленькое русское село вдруг разрастается в масштабах, опорными координатами становятся «мост», «средина», «левое крыло», «дорога», «главная батарея» – именно здесь, в этих узловых точках, решается судьба мира, критическую ценность получает самый крошечный клочок пространства:

…мужество наших войск было неописанно. Они, казалось, дорожили каждым вершком земли и бились до смерти за каждый шаг. Многие батареи до десяти раз переходили из рук в руки. Сражение горело в глубокой долине и в разных местах, с огнем и громом, на высоты всходило. Густой дым заступил место тумана. Седые облака клубились над левым нашим крылом и заслоняли середину, между тем как на правом сияло полное солнце. И самое светило мало видало таких браней на земле с тех пор, как освещает ее (с. 72–73).

Сражение обретает вселенский характер: не только на земле, но и в небесах идет какое-то непостижимое противоборство света и тьмы, разрушения и созидания, жизни и смерти. В полную силу сияющее на правом фланге русской армии солнце – символ надежды, согревающей душу автора. Бородинское сражение оказывается той критической точкой, пройдя через которую, время начинает новый виток своей грандиозной спирали, и свет начинает побеждать тьму. Несколько писем автор пишет в течение следующих друг за другом сентябрьских дней: это период, когда русская армия, оставив Москву, обустраивает Тарутинский лагерь. Еще пылает грозное зарево над оставленной древней столицей, еще границы Русского государства стеснены («Россия уже за Нарою!»), но ход событий переломился. Теперь русская армия диктует неприятелю, и уже ее действия становятся непредсказуемыми для французов:

Нападение на великий авангард французской армии, под начальством короля Неаполитанского, сделано удачно и неожиданно.

Неприятель тотчас начал отступать и вскоре предался совершенному бегству (с. 85).