«И вечной памятью двенадцатого года…»

Е. Е. Приказчикова

Рассматриваются принципы изображения человека в авто– документальных текстах наполеоновской эпохи. На основе анализа целого ряда мемуарных источников, как русских, так и французских, данные принципы исследуются как с точки зрения влияния на них господствующих литературных направлений конца XVIII – первой трети XIX в., так и в соответствии с основными чертами культурно-исторического менталитета людей наполеоновской эпохи во взаимодействии с мемуарной правдой голого факта.

Ключевые слова: мемуаристика; Наполеоновская эпоха; правда голого факта; культурно-исторический менталитет

Мемуарная литература, в том числе военная мемуаристика, появляется в России в XVIII столетии. Ее развитие связано с усилением личностного начала в литературе, являющегося основным структурообразующим принципом мемуарного произведения. В XVIII в. автодокументальную литературу с полным основанием можно было назвать «альтернативной литературой» (термин Г. Гачева) по отношению к литературе художественной. Так, если сравнить «Записки князя Юрия Владимировича Долгорукова», активного участника Чесменского сражения 1770 г., с поэмой М. Хераскова «Чесмесский бой», то легко заметить принципиальное различие авторских подходов в изображении ее основных героев с русской стороны, братьев Орловых, Алексея и Федора. У Хераскова «екатерининские орлы» являются alter ego античных богов. Например, А. Орлов выступает в образе бога Марса:

Является вдали нам Марсово лице,
Конечно, то Орлов? Он мнится мне в венце <…>
О вас известен свет, о храбрые Орловы[174]

.

У Долгорукого «новые Тесеи и Сципионы» поэмы Хераскова изображены совсем в ином свете, далеком от парадной героики. Так, из записок Ю. Долгорукова становится ясно, что во время сражения граф Федор Орлов и адмирал Грейг при первой опасности ручного боя, т. е. абордажа, «…сели в шлюпку и погребли на фрегаты, стоящие в отдалении от флота»[175]. Когда же А. Орлов вместе с мемуаристом поехали отыскивать графа Федора, то «нашли…

Орлова – в одной руке шпага, а в другой – ложка с яичницей, адмирала с превеликим на груди образом (и) большая рюмка водки в руках»[176].

Подобная правда мемуарного факта уравновешивала «пиндарический восторг» художественной словесности XVIII столетия. Однако нельзя забывать, что практически все мемуарные тексты XVIII в. фактически «писались в стол», не предназначались для публикации. Например, «Записки» Ю. Долгорукого впервые увидели свет в журнале «Русская старина» в 1887 г., через 117 лет после Чесменской битвы.

Ситуация полностью изменяется в эпоху Наполеоновских войн, когда большое количество мемуарных текстов, в том числе и «ретроспективно обработанных дневников» вроде «Писем русского офицера» Ф. Н. Глинки, становятся достоянием гласности. Они печатаются в журналах тех лет – «Русском вестнике», «Сыне Отечества», «Военном журнале», «Русском инвалиде» – и выходят отдельными изданиями, превращаясь в объект литературно– эстетической критики.