И вот настало Рождество

Верно. Но я не буду извиняться, что переживал. Когда я видел вас в последний раз, вы выглядели расстроенной.

Меня прошивает легкий разряд тока.

Все уже в порядке.

Рад слышать. Вижу, у вас появился поклонник?

Я гляжу в сторону Билли, который одаривает меня улыбками и выразительно шевелит бровями. Божечки.

Это Билли, мы немного поболтали. Дружелюбный малый.

На этот раз Чарли не отвечает. Просто постукивает рукой по колену в такт музыке, будто меня и не существует. Он так сосредоточен на песне, что мне выпадает шанс разглядеть его как следует: я откидываюсь на спинку дивана, чувствуя, как под ногами копошится Джордж, и наслаждаюсь профилем Чарли.

Он очень красив, и, хоть в пабе было и так хорошо, с ним стало во много раз лучше. Легкая щетина, которую он сейчас потирает руками, привлекала мое внимание чаще, чем я была готова признать раньше. Перед глазами все вспыхивает картина: он, полуобнаженный, сидит на диване. Я замечаю, что нос у него немного неровный, как будто был сломан, и не раз, и забитые татуировками руки, кажется, могли бы обхватить крепко-крепко и забрать все печали.

Почему я вообще о таком думаю? Наверное, вино подстегнуло мое воображение.

Мы ни разу даже не разговаривали как следует, но его вчерашний добрый поступок оставил след в моем сердце. Три года я не заслуживала никакой доброты и заботы, по крайней мере, так мне казалось. Моя жизнь в Дублине была сплошной жирной ложью, поэтому, если кто-то там и был мил со мной, это даже не откладывалось в памяти.

Там я никогда не позволяю своей маске соскочить. Я Роуз Куинн, богиня диджитал-маркетинга, яркая, громкая. Вернувшись сюда, я почувствовала себя ближе к настоящей себе, как никогда прежде.

Но даже Чарли не знает истинную меня, а я – не знаю его. Мы едва соприкоснулись, но, может, это хорошо. Словно мы оба – чистые листы, готовые начать все сначала без осуждения и ужасного прошлого. Как бы хотелось, чтобы в жизни все было просто, чтобы можно было нажать «удалить», «обновить», «начать заново».

Он не обязан был помогать мне, когда я упала, но помог. Не обязан был готовить мне ужин, но приготовил.

Но я не хочу восхищаться им и его поступками. Он чужой человек. Случайный незнакомец, с которым я никогда не должна была встретиться. Не говоря уж о том, что у него есть девушка, от которой он, очевидно, без ума и которой звонит пожелать спокойной ночи.

Мне никто спокойной ночи не желает.

Как можно завидовать чему-то настолько простому? Интересно, каково это, когда тебя так любят, что звонят с пожеланием доброго сна?

Я не должна думать о нем в таком ключе. Но, как говорила моя мать, всегда можно восхищаться издалека.

– Нет ничего такого в том, чтобы полистать меню, – ворковала она, находясь в приподнятом настроении, когда мы с сестрой были еще подростками. – Это не значит, что вы обязаны сделать заказ.

Мы так всегда развлекались на свадьбах и праздниках; она подмечала кого-нибудь симпатичного, когда папа не слышал. Сара притворялась возмущенной, но я подыгрывала и присоединялась к маме, чтобы вместе с ней восхищенно поразглядывать ничего не подозревающего незнакомца.

Сара принималась нудеть, доказывая, что папа гораздо лучше, и мы дразнили ее еще сильнее, хотя глубоко в душе я, конечно, знала – маме никто больше не нужен. Она часто рассказывала о том, что ее встреча с папой, здесь, дождливым донегольским вечером, была предначертана судьбой. Она говорила о том, как в ту секунду что-то щелкнуло, будто сложился пазл, и с тех пор они были вместе.

Звучало сказочно. Волшебно. И я всегда задумывалась о том, как же некоторым везет повстречать того, с кем они проведут остаток жизни. Может, не все будет идеально, но тщательная работа над отношениями поможет пронести любовь через года. Как некоторым это удается, а прочие, вроде меня, раз за разом остаются с разбитым сердцем?

Телефон снова моргает.

Вы почти допили вино. Я собираюсь взять себе еще пива, принести вам бокал?

От его слов становится тепло, и я быстро печатаю ответ.

Еще один выпью, а потом пойду. Спасибо.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Чарли смотрит на меня; наши глаза на мгновение встречаются. Под его красотой наверняка скрывается добрая душа. А еще мне невероятно смешно, что он все еще настаивает на своих правилах и эсэмэсках. Я понимаю, что теперь это скорее забавы ради, потому что стены, возведенные вокруг нас и между нами, постепенно начинают рушиться.

В конце концов, протиснувшись между посетителями, он возвращается с нашими напитками. Когда он ставит мое вино на стол и садится на свое место, я не могу остановить себя.

Спасибо,

пишу ему я.

Slainte[7],