«И вот общественное мненье!» Клубы в истории российской общественности. Конец XVIII - начало XX вв.

В клуб Николай Тургенев приходил обедать и читать газеты; «разговоры же этих невинных клубистов весьма неинтересны, — писал он брату Сергею. — Далее Реомюрова термометра и газетных известий (и то „Северной почты“) не простираются. Это даже несносно может быть, когда надобно говорить о чем-нибудь. К тому же и мрак превеликий». В другом случае он называл тех же петербургских «клубистов» «печенегами Английского клоба». Постепенно он все же втянулся в клубную жизнь, хотя и не изменил свой взгляд на «клубистов»; старший его брат Александр считал, что Николай «убивает много времени в Английском клобе»^{110}. Посетив в 1821 г. Москву и сравнив два клуба, Николай Тургенев не нашел между ними больших отличий (в полном согласии с тем, что тогда же писал москвич А. Ф. Малиновский): «Английский здешний клуб всегда наполнен людьми, но все играют в карты. Печально или жалко видеть все это».

Н. И. Тургенев. Рис. Б. Ф. Соколова. 1816 г.

Очевидно, «мрак», о котором Тургенев писал брату еще не один раз, — антитеза просвещенности. Невежеству и эгоизму Тургенев противопоставлял заботу о «благе общем», а примирению с тем, «что делается, несмотря на то, что делается дурно», — законность, «точный и справедливый порядок вещей», над которым «клубисты» смеются, испытывая уважение только к существующей власти^{111}. Подразумевалась, следовательно, под «мраком» и приверженность самодержавию как не подлежащему изменению государственному устройству.

Впоследствии, после восстания декабристов, Тургенев, доказывая в «Оправдательной записке», что никогда не был республиканцем, писал: «Бывали разговоры общие о различных формах правлений… О правлениях представительных я часто имел случай думать, читать, слышать»^{112}. Тургенев имел в виду разговоры в среде членов тайных обществ. Но пищу для раздумий на эту тему давали и клубные впечатления. Неприятие консерватизма «клубистов» не помешало ему уловить в организации жизни клуба, в клубной практике принятия решений сходство с парламентом, включая и серьезное, и комичное, и отталкивающее. Так же, как то, другое и третье видели в деятельности реальных западноевропейских парламентов начала XIX в. (палат, камер депутатов) не менее наблюдательные современники Тургенева, причем не одни только наблюдатели-иностранцы.

Тургенев познакомился с парламентскими выборами и парламентами во время пребывания за границей. И не он один. Другой русский, Владимир Давыдов, внук по материнской линии известного нам графа Владимира Орлова, учившийся в 1825–1828 гг. в Эдинбургском университете, посещал заседания английского парламента и французской палаты депутатов. В 1827 г. по дороге из Эдинбурга в Лондон он фиксировал между прочим в записной книжке наблюдения за избирательной кампанией в Ньюкасле — с агитацией и пирами, устраиваемыми землевладельцами, с посулами и подкупом избирателей (как окончивший английский университет, Давыдов — с 1856 г. граф Орлов-Давыдов — получил право участвовать в выборах и пользовался им по возвращении на родину, в британском посольстве)^{113}. Но можно вспомнить, например, сатирическое изображение природным англичанином — Чарльзом Диккенсом — избирательной кампании в вымышленном, но типичном городке Итенсуиле (речь шла, как считают комментаторы, об одном из «гнилых местечек», лишившихся к моменту написания романа права избирать депутатов, согласно биллю о парламентской реформе 1832 г.)^{114}

Итак, чем же конкретно обогатили Николая Тургенева наблюдения за жизнью петербургского Английского клуба, как они повлияли на его размышления о «правлениях представительных»? Этими наблюдениями он поделился с братом Сергеем в письме от 11 февраля 1818 г. «Английский клоб доказал мне недавно на опыте, как натурально представительство и как оно свойственно даже и членам клоба нашего. Дело шло о прибавке цены на обед. Старшины или министры объявили, предложили. Поднялась оппозиция и выбрала своим председателем одного дантиста: он говорил, кричал — точно как в парламенте — и наконец, баллотировали — прибавка утверждена; оппозиция en deroute (разбита. — И. Р.), а минестериальные [стали] пить пунш, кричать ура, стучать в столы и дразнить оппозицию. Между тем все обошлось в порядке. Дай только людям средства говорить об их интересах, то всегда они будут говорить дельно»^{115}.