«И вот общественное мненье!» Клубы в истории российской общественности. Конец XVIII - начало XX вв.

Сомнительно, чтобы в выборе, который сделало большинство дворянства, — в пользу самодержавия, решающую роль сыграло представление о сакральности личности монарха. Череда дворцовых переворотов, в ходе которых монархов свергали, а иных убивали, не могла способствовать укреплению в умах этой идеи. Важнее были соображения прагматические на основе практического опыта. Самодержавие все более сознавалось как гарант могущества государства, базировавшегося на привилегированном положении благородного сословия, как источник вследствие этого всякого рода «милостей». В сознании европеизированного до известной степени «общества» религиозно-монархическое чувство, свойственное народному сознанию, утверждалось постепенно.

Сами монархи (Екатерина II, Александр I, Николай I) еще противились обожествлению себя и членов царской фамилии духовенством и угодливыми литераторами, и лишь общаясь с иностранцами, объясняли, что вынуждены считаться с народной верой. Вместе с тем они активно поддерживали религиозное почитание Петра I, продолжая традицию Феофана Прокоповича и Михаила Ломоносова. В 1831 г. Николай I запретил вполне благонамеренному Загоскину ставить пьесу «Петр I»: «это было бы почти нарушение святыни, а посему совершенно неприлично»^{135}. В пушкинском «Медном всаднике» он нашел непозволительными характеристики памятника Петру: «кумир… на бронзовом коне», «горделивый истукан».

Позиция части правящей и культурной элиты стала меняться по мере осознания отдельными ее представителями необходимости дальнейшей модернизации общественного и государственного устройства. Об этом говорит сложное, непрямолинейное развитие общественно-политической мысли, борьба идей, разработка проектов реформ управления. Весь XIX и начало XX вв. прошли под знаком вопроса о том, совместима ли российская государственность с представительным началом, утвердившимся в государствах Западной Европы и Америки (однако и тот факт, что это начало утвердилось там повсеместно и прочно, долго подвергался сомнению консервативными деятелями и мыслителями).

Уяснение места российской клубной «говорильни» в этих процессах требует дальнейшей конкретизации. Из двух попыток (современников и вслед за ними историков) отыскать в двух видах клубного общения глубинный смысл ближе к истине интерпретация стихии игры в карты. Отраженная в письмах Н. И. Тургенева попытка напрямую связать опыт дворянского клубного самоуправления с парламентской перспективой для страны оказалась чисто умозрительной. В дальнейшем никто из русских либералов не возвращался к жизни клубов под «конституционным» углом зрения. Больше того, приверженность самодержавию интеллектуальной элиты общества, проявлявшаяся и в клубном общении, определяла умеренность либерализма в России на протяжении продолжительного времени.

«Что? К фармазонам в клоб?..» Между масонами и «шалунами»

Наряду с клубами в России конца XVIII — начала XIX вв. существовали и другие виды частных добровольных сообществ. При освещении истории западных клубов подчас используется формула «клубы и другие ассоциации», в последнее время она стала распространяться и на общественные объединения в России. В частности, ситуацию с положением российских клубов на начальном этапе их развития до известной степени проясняет судьба российского масонства.

Прямого родства клубов и масонских лож, на первый взгляд, нет. Но как общественные организации и культурные феномены они соприкасались и на Западе. Историки английской клубной культуры обращают внимание на противоречивость в этом смысле масонства. С одной стороны, сближали масонские ассоциации с клубами (в идеальном, но отчасти уже и в реальном виде) идеи братства, взаимной доброжелательности, свободолюбия. С другой стороны, хотя среди масонов в Англии было немало ремесленников, а также шотландцев и ирландцев, масонство отличала субординация званий — внутри каждой ложи и в масонском объединении в целом, что противоречило наметившейся демократической тенденции распространения клубов и отделяло от них масонские ложи^{136}.

В России, однако, такая проблема еще не возникала, все ассоциации объединяли ничтожное число людей. Имея общее с первыми российскими клубами зарубежное происхождение, масонские ложи так же, как клубы, были одной из форм добровольного объединения преимущественно верхнего слоя дворянства. Какое-то время масонство существовало рядом с клубами. Как культурный феномен масонство было гораздо более четко очерченным в том, что касается требований, предъявляемых при посвящении в масоны, но это различие стало очевидным не сразу. Поначалу масонские ложи и клубы могли восприниматься вариативно, как две новые формы организации досуга, вольного, комфортного времяпрепровождения, привлекательные, каждая по-своему, для людей свободных и просвещенных, то есть главным образом дворян.