– Оно начинается с вежливости и учтивости по отношению к каждому, – объясняла она детям однажды днем, когда Аурелия ждала за дверью начала урока поэзии.
– Даже к евреям? – встревожился сын парикмахера с улицы де Пон.
После принятия закона от 3 октября, запрещавшего евреям занимать любые административные должности, служить в армии и заниматься профессиями, влияющими на общественное мнение, они стали настоящей мишенью для населения, чей антисемитизм открыто поощрялся правительством. Хотя в Шатийоне проживала всего одна еврейская семья – пожилая чета Леви, – Аурелию просто тошнило от того, как с ними обращались.
– Разумеется, Дом… Доминик. Евреи – такие же человеческие существа, как и все остальные. Вежливость по отношению к ним, как и к любому другому, – это минимум воспитанности, который мы обязаны проявлять.
Аурелия насторожилась, заметив, что сестра запнулась на имени мальчика, которому отвечала. Она вспомнила встревоженный голос Мари, произносящий это имя,
Разумеется, Изабель Тардье вскоре узнала, что именно обсуждается на этих уроках нравственного воспитания. Однажды вечером, когда обе сестры наводили порядок в классе, они увидели мадам Тардье, с разгневанным видом идущую через школьный двор.
– Я не потерплю, чтобы моей дочери забивали голову всякими голлистскими поучениями! – бросилась она в атаку, бесцеремонно ворвавшись в классную комнату. – Не такой должна быть школа во Франции!
Не теряя самообладания, Мари повернулась и ответила:
– Добрый вечер, мадам Тардье. Не могли бы вы объяснить, что привело вас в такое состояние? Не припомню, чтобы я заставляла учеников слушать Radio Londres[35]
.Аурелия, собиравшая рисунки, которыми дети проиллюстрировали стихотворение, с трудом сдержала улыбку. Стоящая в дверном проеме Изабель Тардье так тряслась от ярости, что ее нелепая шляпка-таблетка с вуалью, казалось, вот-вот слетит с головы.
– Эти ваши разговоры о евреях! – прошипела она. – Вы недолго продержитесь на должности учительницы, если я расскажу о них отцу. Он близок к Маршалу, если вы не в курсе.
– Вообще-то здесь уже сложно найти кого-то, кто был бы не в курсе, – иронично заметила Мари. – Так вот, могу вас заверить, что не собираюсь «забивать голову» никому из учеников. Моя задача заключается не в том, чтобы заниматься политикой, а в том, чтобы напомнить им о фундаментальных ценностях нашей страны.
Взгляд Изабель Тардье выразил все презрение, на какое только она была способна. Какое-то мгновение обе женщины смотрели друг на друга в упор, а затем Мари продолжила, указывая на дверь:
– Если вам нечего добавить, мадам Тардье, я вас не задерживаю.
– Не играйте с огнем, – процедила та сквозь зубы.
Бросив эту скрытую угрозу, она развернулась на каблуках и удалилась, окутанная облаком Shalimar[36]
.– Вот же сволочь! – ругнулась Аурелия. – Если ее что-то не устраивает, пусть отдает свою доченьку в частную школу.
– Она этого не сделает. Монахини принимают в свои классы детей из сиротских приютов, сама понимаешь, это недостойная компания для ее отпрыска.
– С ней надо поосторожнее, – мрачно заметила девушка. – Эта тетка уже донесла бы на нас, если бы мы не были в свободной зоне.
Мари, вытиравшая разрисованную мелом доску, не стала спорить.
– Папа сказал, что с этого времени мы не должны никому говорить о своих симпатиях к генералу де Голлю. Это может стать очень опасно, учитывая, что он заочно приговорен к смерти.
Аурелия встала и подошла к окну, глядя на осенний дождь, омывающий школьный двор.
– А ведь их драгоценный Петен должен был разгрести все это дерьмо… – вздохнула она с угрюмым видом.
Три недели спустя ноябрь накрыл окрестности своим ледяным покровом, приведя за собой волну холода с резкими порывами ветра. Склонившись над плитой, где варился суп из ячменя и капусты, Аурелия помахивала руками над кастрюлей, пытаясь их согреть. Топлива для обогрева не хватало, да и нормально питаться становилось все сложнее. Сколько еще времени это продлится?