И все небо для нас

– Беги умываться, потом времени не будет, – шутливо шикаю я.

Мила активно кивает и исчезает за дверью.

Разворачиваю полотенце, подсушиваю им волосы. Пока не надо в школу, можно не пользоваться феном. Летом можно обеспечить себе натуральную сушку.

Когда волосы подсыхают, а сестра возвращается, начинаю заплетать косу.

– А можешь и мне заплести? – просит Мила.

– Конечно, только со своей закончу.

Мила сидит на краю кровати, а я стою на коленях позади сестры и собираю тонкие прядки в озорные косички. Тихонько постучав и заглянув в комнату, нас застает дядя:

– Спускайтесь, Ирма скоро придет в кухню.

– Можно я поздлавлю ее от нас? – Мила указывает на портрет.

– Можно, – разрешаю я.

* * *

Сидим за столом в ожидании Ирмы. Дядя раскладывает столовые приборы и готовит завтрак. Он ни о чем не просит ни меня, ни Милу, и я поражаюсь тому, как много он успевает сделать ради жены. С другой стороны, чего я этому удивляюсь? Разве это не что-то естественное? Если любишь человека, то устроишь ему приятные сюрпризы не только по праздникам. Вроде как именно это зовется любовью, а не букет вялых цветов строго на Восьмое марта.

Скрипят деревянные ступени. Мы выстраиваемся в линию. Ближе к лестнице стоит Тихон, за ним сестра, а потом уже я. Прячу руки за спину, сцепив ладони в замок.

– О, вы чего все здесь? – Ирма растерянно оглядывает нас.

– С днем рождения! – одновременно кричат Тихон и Мила. Сестра – особенно громко, у меня даже ухо ненадолго закладывает.

– Идем, любимая. – Дядя берет Ирму под руку и ведет к столу. Отодвигает для нее стул и бережно усаживает. – Девочки хотят тебе кое-что сказать.

Едва он договаривает, сестра подскакивает к Ирме.

– Мы с Велой поздлавляем тебя с плаздником! – Она смущенно протягивает ей портрет на простом альбомном листе.

Мне становится стыдно, ведь я не додумалась спросить у дяди про деревянную рамку. Он бы сделал такую за пару минут.

Балда.

– Оставайся всегда такой же холошей! – Мила целует Ирму в щеку, осторожно обнимая за шею.

– Девочки… – Та, прослезившись, улыбается. Ее голос дрожит. Она всматривается в рисунок, а потом поднимает голову: – У тебя талант, Верочка. Спасибо за чудесный подарок.

Легонько киваю, отвожу взгляд. Похвала всегда приятна. Жалею, что так и не нарисовала достойного маминого портрета. С каждым днем мамины черты постепенно исчезают из памяти. В один момент помню ее лицо отчетливо, помню ее голос, смех или усталость, звучащую в нем. В другой не помню ничего.

Нас прерывает стук в дверь.

– Я открою, – говорит Тихон.

Сажусь за стол. Напряжение растет. Из коридора показывается Алена в изящном брючном костюме красного цвета. Гордей заходит следом. Его волосы распущены и уложены, но он не выглядит женственно. На нем рубашка, неровно разрезанная пополам: справа зеленая в серую клетку и длиной до бедра, а слева белая, похожая на классическую, и заправлена в темные джинсы.

Обменявшись поздравлениями и любезностями с Ирмой и Тихоном, гости усаживаются за стол. Гордей оказывается по правую руку от меня и здоровается.

– Привет, маленькая леди. – Гордей поворачивается к Миле.

Ее глаза становятся большими, она не сводит с него взгляда. Гордей протягивает ей руку. Сестра обеспокоенно смотрит на меня. Киваю, показывая, что бояться нечего, и она осторожно вкладывает пальцы в его ладонь.

– Я Гордей, а ты, должно быть, Людмила?

– Да, – робко отвечает она и краснеет.

– У меня для тебя сюрприз. – Он лезет в нагрудный карман зеленой части рубашки и достает оттуда что-то.

По кухне разносится радостный крик сестры:

– «Милка» для Милки!

Она выхватывает шоколадку и прижимает плитку к сердцу. Ее глаза полны любви и обожания.

– Лучше убери ее в холодильник, а то платье испортишь, – подсказываю я.

Мила меняет наряды каждый день: не так давно ее одежду привезли по почте, и теперь она самая видная модница в этом доме.

Пока сестра нехотя бежит к холодильнику, придвигаюсь к Гордею и шепчу:

– Как ты узнал? Я же тебе не говорила?

– Тихон сказал. – Разочарованно вздыхаю. Гордей усмехается: – А ты думала, я телепат?

– Иногда я начинаю так думать. – Пихаю его локтем в бок и отодвигаюсь.

Не хочу, чтобы родственники решили, будто между нами что-то есть. Терпеть не могу, когда взрослые начинают играть в свах.

– Ты даже не похвалишь мою прическу? – Гордей придвигается. Пытаюсь отсесть, но он сжимает ножку стула и не дает его отодвинуть.

– Будете салат? – вмешивается дядя.

– Мне, пожалуйста, поменьше, – сходу отвечает Гордей.

– Ты до сих пор на диете?

– Да.

– Тогда положу другой, в этом есть мясо.

Гордей общается с Тихоном так непринужденно, словно это он живет с ним и Ирмой в одном доме, а не я.

– Не знала, что ты вегетарианец, – бормочу я, когда дядя переключает внимание на Алену.

– Вот так вот, – пожимает плечами Гордей.

Оглядываю его прическу и не могу не спросить:

– Сколько лака ты вылил на голову?

Гордей, игнорируя вопрос, говорит:

– Я думал, у тебя проблемы с волосами, но они очень красивые. – Он касается моей косы.

По телу бегут мурашки. Странно слышать от него подобное… и приятно.