И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе

Бедствия редко обладают четкими временными и пространственными рамками. Когда в Киеве в 1966 году автобус рухнул с моста в Днепр, это был отнюдь не изолированный случай, но отражение всей советской системы денежных вознаграждений. После того как Советы, к собственному удовлетворению, справились с восстановлением Ашхабада, жизнь в городе в нормальное русло так и не вернулась. Множество людей уже десятилетиями жило во времянках, и теперь, вдобавок к утрате любимых, им приходилось еще и привыкать к условиям нового города. Ташкентцев же из центра города и частных домов переселяли в пригородные новостройки, а некоторые даже сами перебирались поближе к родственникам – на западные окраины Советского Союза. Переселенцы переносили свои воспоминания в новые сообщества, столь далекие от места бедствия; бедствия укоренялись в памяти, пусть советские чиновники и имели на этот счет иное мнение.

Советские бедствия редко ассоциировались с дипломатическими конфликтами или отзывались международной напряженностью, свойственной холодной войне, но они все же давали понять, что железный занавес – вовсе не непроницаемая стена, как бы в то ни веровали идеологи по обе стороны. Ашхабад и впрямь был сокрыт завесой тайны, а советские строители, мало обеспокоенные вопросами современной архитектуры, не искали вдохновения на Западе. Но уже восстановлением Ташкента в 1966 году Советский Союз ясно и лаконично расписался в собственном восхищении западными мастерами. Ташкентцы, вероятно, и слыхом не слыхивали о Ле Корбюзье или Моше Сафди, но уже вскоре гуляли по улицам города, в которых присутствовал даже не отголосок, но чуть ли не ода западной архитектуре. Советское государство было не готово принять зарубежную помощь и стать членом мирового сообщества экстренного реагирования, но западные черты проявлялись в Ташкенте повсюду. Пожалуй, было бы преувеличением датировать шестидесятыми годами советскую сексуальную революцию, и все же нравы ташкентского комсомола вполне соответствовали тенденциям в Западной Европе и США. Даже в советском кинематографе железный занавес уже не был задернут наглухо. Фильм-катастрофа «Экипаж» был снят в духе «Землетрясения» с Чарлтоном Хестоном в главной роли и «Вздымающегося ада» со Стивом Маккуином. Даже если мы отвергаем идею, что Советский Союз копировал Запад, мы, по крайней мере, можем сделать вывод, что в советских настроениях и поведении во время бедствий присутствовали явные параллели с западными. Многое из этого давно известно – советская культура потребления прекрасно описана многочисленными источниками, но данные соображения позволяют рассмотреть отношение к бедствию как одну из глубинных составляющих ритма советской повседневности.

В советскую эпоху бедствия обладали связью не только с идеалами марксизма-ленинизма, но и с базовыми ценностями многонационального государства; они были тем полигоном, где испытывалась на прочность многонациональная дружба. В Советском Союзе много писали о дружбе народов, но как эта дружба проявляла себя в трудную минуту? В годы НЭПа большевики уделяли большое внимание культурному многообразию, поощряли национальные языки и местные традиции, однако при восстановлении Крыма добровольцы из числа представителей различных советских народов задействованы были мало. Чиновники, конечно, надеялись на помощь со всех уголков Советского Союза, но и не слишком рассчитывали на эффективность подобных призывов. В Ашхабад помощь поступала отовсюду, но особым образом. Роль РСФСР была минимальной, несмотря на то что медицинский и технический персонал прибыл из Москвы и Ленинграда, косвенно подтверждая роль русского народа как старшего брата в дружной семье народов. Ответственность за массовую отправку рабочих в Ашхабад и эвакуацию оттуда детей была неравномерно распределена между союзными республиками. Среднеазиатские республики активно помогали друг другу, а северные и западные скорее просто наблюдали за происходящим со стороны, лишь изредка позволяя себе жест доброй воли в виде поставок материалов или сырья. Сталинское правительство либо вовсе не осознавало политического потенциала стихийного бедствия, либо не видело необходимости в активном участии союзных республик спустя столь малое время после депортации чеченцев и крымских татар в Среднюю Азию.