Стоит, пожалуй, заметить, что главным «проигравшим» в холодной войне оказался советский Красный Крест. Когда случилось крымское землетрясение, эта организация принимала деятельное участие в оказании самой разной помощи пострадавшим. Однако же после этого эффективность советского Красного Креста неуклонно снижалась: к примеру, его туркменское подразделение во время ашхабадского землетрясения вело довольно активную – и большей частью сугубо образовательную – деятельность. Отделения по всей стране становились все менее независимыми и, особенно в послевоенное время, все реже и реже оказывали в чрезвычайных ситуациях реальную медицинскую помощь. Лишь после спитакского землетрясения Красный Крест пережил в СССР второе рождение, а с ним – самоутверждение и переосмысление собственной миссии. В Армении 1988 года оказалось весьма полезным, что эта организация сохранила на протяжении прежних советских лет бюрократическую структуру, позволившую, когда пробил час, оперативно мобилизовать ресурсы. Неудивительно, что независимые объединения начали появляться только в перестройку, хотя и тогда они были чрезвычайно слабы. После же Чернобыля сил независимых организаций хватало разве что на борьбу за утверждение собственных уставов.
Не стоит забывать и о взаимосвязи между добровольческой деятельностью и гражданским обществом, пусть даже роль последнего в качестве аналитического понятия и невелика. Деятельность добровольцев часто приравнивается к функционированию гражданского общества благодаря связи между активными или небезразличными гражданами и демократией. Данный тезис восходит к популярной идее А. де Токвиля, что сами добровольцы могут даже не знать, что они получают политическое воспитание, но уже само то, что они действуют по доброй воле, является составляющей политической жизни и прямо или косвенно воздействует на государственные институты. В Советском Союзе, как и в современной России, добровольческая деятельность была широко распространена, однако ее связь с деятельностью политической представляется весьма умеренной. Парадоксальным образом в стране победившего социализма добровольчество было скорее феноменом индивидуальным, нежели коллективным. Но даже если это последнее утверждение и отдаляет советских добровольцев от их «токвилевских» родичей, это нисколько не принижает значения добровольчества в советское и постсоветское время для социологии.
Если таков был характер деятельности добровольческой, то к каким выводам можно прийти по поводу деятельности советских и российских властей, руководивших спасательными мероприятиями? На первый взгляд ответ представляется донельзя очевидным: тоталитарное государство брало бразды правления в свои руки, но справлялось с бедствиями не слишком удачно. Однако еще более очевидно, что такой ответ – неудовлетворителен: ведь он не учитывает важнейших нюансов во взглядах и решениях на самых разных административных уровнях советской власти. Так что, пусть даже и признавая, что реакция государства в целом была недостаточной, мы все же должны сопоставить результаты работы советской администрации в разные периоды. Если вкратце: наиболее эффективное централизованное реагирование организовал Брежнев, тогда как две чрезвычайно разрушительные катастрофы страна пережила под малоэффективным руководством Горбачева. Но наименее централизованной реакция была в двадцатые годы, период НЭПа, и в сороковые – сталинскую эпоху. Однако вне зависимости от конкретной эпохи или правителя бедствие всегда выставляло напоказ их слабости, а сама стихия попирала советские притязания на насаждение порядка.
В несвойственной послереволюционным властям манере при восстановлении Крымского полуострова ответственные лица ясно дали понять, что государство располагает весьма ограниченными возможностями для помощи. Обсуждая вопрос возмещения ущерба крестьянам, они тщательным образом разъясняли, что потерпевшие убыток могут рассчитывать лишь на весьма умеренную поддержку. Именно на РСФСР, а не на весь СССР возлагалась ответственность за восстановление южного морского побережья республики. Аналогичным образом и Украинская ССР создала собственный комитет для преодоления кризисной ситуации. Учитывая ограниченность в ресурсах на региональном уровне и тем более ограниченное финансирование, поступающее из Кремля, у РСФСР не было иного выбора, кроме как чрезвычайно осмотрительно распоряжаться доступными ресурсами, а также сразу установить границы своей ответственности. Сдержанность, проявленная РСФСР, входит в противоречие с предполагаемыми П. А. Сорокиным авторитарными тенденциями демократических режимов, реагирующих на кризисные ситуации. После отказа от политики военного коммунизма в начале двадцатых годов и вплоть до заката НЭПа (в период, когда Советский Союз заигрывал с малым бизнесом), ограниченность участия государства вполне объяснима: Сталин еще не преобразил его в вездесущую силу.