И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе

И все же реакция на крымское землетрясение в некоторой степени схожа с мерами по преодолению последствий трагедии в Ашхабаде. Очевидно, власти требовалась иллюзия того, что Москва ответственна за восстановление Ашхабада; центральная власть весьма сдержанно подошла к процессу восстановления, не афишируя границ оказанной Туркменистану поддержки. В условиях назревающей холодной войны Советское государство попросту не могло позволить обнаружиться хоть каким-либо пределам собственной власти. Сталин с готовностью отдавал разного рода распоряжения о восстановлении города, но неохотно отряжал серьезные ресурсы или финансирование, большей частью направляемые тогда на проекты по конструированию атомной бомбы. Так что, несмотря на грозный облик высокоцентрализованной сталинской государственной машины, в Ашхабаде ее работа напоминала скорее какофонию крымских мероприятий, чем как по нотам разыгранное восстановление Ташкента.

Спустя восемнадцать лет после Ашхабада и двадцать один год после окончания Второй мировой войны Советский Союз возмужал как экономически, так и политически. Восстановление Ташкента в сущности явило собой радикальный отход от прошлого и пиковый этап в мобилизации ресурсов, брошенных на преодоление последствий капризов стихии. Дипломатическое значение города и необходимость для нового руководства страны публично утвердить свой авторитет уже упоминались, однако очевидно, что это – не единственные причины столь титанических усилий. Если драма чернобыльской ликвидации разыгрывалась главным образом вокруг атомной энергетики и радиации, то процесс восстановления Ташкента носил куда более разнообразный характер. Архитекторы, строители, комсомольцы, ученые, партийные функционеры и многие другие внесли вклад в многолетнее дело преображения узбекской столицы. Москва властно руководила всем процессом, хотя львиная доля планов возникала в процессе обсуждения частных моментов на уровне местной администрации и общественных организаций.

Фактически реакция советского государства отражала как его общие уже достижения на том или ином этапе, так и взгляды его текущих руководителей. Например, прибытие Брежнева и Косыгина в Ташкент на следующий же день после землетрясения было обусловлено не только их собственным желанием, но также и освоением в масштабах страны воздушных путешествий. Такая мобильность руководства выражала все возрастающую физическую мобильность советских граждан в целом. В этом отношении прибытие Брежнева и Косыгина стоит в том же ряду, что и прибытие вслед за ними тысяч рабочих. Аналогичным образом мелодраматично-документальный фильм «Ташкент, землетрясение» в большей степени демонстрировал общую смену приоритетов советского кинематографа шестидесятых, чем сообщал нечто конкретное о стихийных бедствиях и научных характеристиках землетрясений. Фильм запечатлел землетрясение при помощи эстетического инструментария шестидесятых годов. Прибытие комсомола и стройотрядов было связано не столько с преодолением текущей кризисной ситуации, сколько с уже сложившейся практикой отправки молодежи на строительные и восстановительные проекты по всему Советскому Союзу. Так что Ташкент оказался куда более «привычным делом», чем Крым или Ашхабад. Этим и объясняется отсутствие тогда внятной инициативы по созданию отдельного министерского органа для решения подобных чрезвычайных ситуаций. ВЧК под руководством Новикова координировала деятельность различных инстанций, связанных с Ташкентом, но, как подсказывает название комиссии, она была сугубо временной. Реакция на землетрясение подавалась как исключительная в своем роде, хотя правительство просто мобилизовало уже существующие структуры (пусть и с грандиозным размахом). Данный подход к стихийным бедствиям изменился лишь после землетрясения в Армении.