И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе

Последний момент относительно проектировочных и строительных работ связан с происходившим там, где и началось землетрясение, – под землей. Узбекские власти еще задолго до первых толчков хотели начать строительство метрополитена – первого «за всю историю в странах Азии», который поэтому «будет иметь большое социально-политическое значение»[310]. Случившееся землетрясение ускорило исполнение этого желания. В конце 1968 года, в разгар восстановительных работ, государственная комиссия, изучавшая возможность строительства в городе метрополитена, представила окончательный доклад: проект был одобрен, а ташкентский метрополитен признан необходимым[311]. Ожидался прирост населения, а с переселением жителей центральных районов в Чиланзар менялась динамика транспортного потока. С увеличением численности населения пригородов в Ташкенте наблюдался серьезный всплеск «пикового пассажиропотока дальнего следования», ввиду того что «переселенцы» – из периферийных районов – все так же работали в центре города[312]. Кроме того, комиссия ожидала и резкого подъема автомобильного трафика, причем на главных городских магистралях машинам предстояло соседствовать с трамваями[313]. Так что уже вскоре развернулись строительные работы, и все необходимое оборудование прибывало из союзных республик, хотя в 1977 году из-за перебоев в поставках ташкентские власти были даже вынуждены напрямую обратиться к киевским коллегам, жалуясь на недостаточное количество поставляемого кабеля (по причине того, что украинский подрядчик был вынужден осуществлять поставки не только в Ташкент)[314]. И тем не менее в 1977 году строительство ташкентского метро было завершено, и вскоре миллионы жителей пригородов добирались на работу под землей. Проектирование и постройка линии метрополитена велись параллельно с восстановлением Ташкента.

Рис. 4.2. Фоторепортаж с реконструкции в Сергели. Опубликован в «Правде Востока» № 243. 1966. 23 октября. Из фондов Российской государственной библиотеки

Прежде чем обратиться к социальным аспектам процесса восстановления, следует еще сказать несколько слов о двух важных неодушевленных объектах. Бульдозер функционально предназначался лишь для расчистки завалов, однако вместе с тем он нес и символическое значение. Для переживавших за историческое наследие старого города он являлся символом варварского уничтожения[315], но куда чаще он выступал символом могущества Советского государства и даже атеизма[316]. Многие бульдозеры служили прежде боевыми танками, с которых после войны сняли вооружение, что демонстрировало гибкость и мощь советской армии. В религиозном же контексте бульдозер представлялся модернизирующей силой, сметающей ветхие здания и верования. «Рев» бульдозера был песней преображения старых кварталов [Икрамов 1967: 36][317]. И все это время на горизонте реяли стаи подъемных кранов, создавая впечатление бурной деятельности независимо от того, что происходило внизу.

Социальные аспекты восстановления Ташкента

Хотя картина государственных планов и находилась в центре внимания, но это все же была лишь часть процесса. Рабочие на собраниях жаловались на всевозможные организационные недочеты и небезопасные условия труда. Люди прибывали в город, лишь чтобы вскоре отбыть восвояси; коренные жители кто целыми семействами навсегда покидал город, кто вскоре возвращался; многих детей эвакуировали в летние лагеря. В подобной атмосфере людям открывалась возможность сменить устаревшие социальные роли на новые, смахнуть натянутые идеологические улыбки и заговорить чуть громче – словом, воспользоваться свободой, рождающейся в подобном хаосе. Очень многим не нравилось, а некоторым было просто безразлично то, каким образом Ташкент превращается в «наикрасивейший город страны». Жалобы рабочих, устоявшиеся привычки студентов, роль ученых и общая смена ценностей – все это придавало истории восстановления Ташкента весьма значительный социальный аспект, зачастую совершенно неподконтрольный партии.