И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе

Большинство подробностей взрыва реактора четвертого энергоблока давно известно и многократно приводилось в работах по данной теме, так что приведем здесь лишь основные факты[469]. С пятницы по субботу (25–26 апреля) руководство Чернобыльской АЭС начало проведение плановых мероприятий по ремонту реактора энергоблока, уже давно требовавшего технического осмотра [Medvedev 1990: 17–18]. По причине скачков мощности в замкнутом контуре операторы экспериментов не имели возможности контролировать повышение температуры в активной области реактора. Около 1:20 пополуночи в четвертом энергоблоке произошел мощный взрыв, полностью уничтоживший реактор. Ситуация вышла из-под контроля; вслед за первым раздался и второй взрыв, которым «графитовые блоки и топливные каналы» вынесло сквозь разрушенную крышу реакторного зала. Хотя уже было очевидно, что быстро разрешить ситуацию не удастся, в первых сообщениях со станции в московский Центральный комитет старались преуменьшить масштабы катастрофы. Первый замминистра энергетики и электрификации А. Н. Макухин доложил в ЦК, что к половине четвертого утра пожар уже был ликвидирован, так что необходимость в эвакуационных мерах отсутствует[470]. Однако вопреки убаюкивающим посланиям московским руководителям пожарные наряды все еще отчаянно сражались с пылающим реактором, вдыхая смертельные радиоактивные пары[471]. Хотя через некоторое время пожарным действительно удалось локализовать и потушить очаги возгорания, но остановить выброс радиации в атмосферу с колоссальным столпом дыма они были не в силах. Уже спустя сутки зашкалил уровень радиации на приборах шведской АЭС «Форсмарк» – первого западного ядерного учреждения, узнавшего, что где-то в Восточном блоке стряслось нечто очень и очень скверное.

Чрезвычайная ситуация требовала мобилизации ресурсов. 27 апреля в Припять прибыли сотни киевских автобусов, чтобы эвакуировать местных жителей за пределы загрязненной зоны. Параллельно с вывозом рабочих инженеры и военные пытались совладать с радиацией. Власти старались оперативно дезактивировать[472] окрестные деревни, предотвратив дальнейшее распространение радиации, а инженеры решали, как поступить со все еще пылающим реактором. Усилиями пожарных удалось не допустить возгорания трех других энергоблоков, но реактор четвертого продолжал выбрасывать смертоносные пары. В мае правительство объявило, что реактор накроют саркофагом из усиленного бетона, способного «столетиями» сдерживать радиоактивные отходы [Marples 1986: 164]. Расчистка крыши машинного зала от радиоактивных обломков и возведение над зоной саркофага облекались советским мифотворчеством: оперативное завершение работ должно было символизировать мощь советского гения. Когда же в октябре 1986 года саркофаг был завершен, политическая атмосфера в Советском Союзе сильно переменилась.

Чернобыль, безусловно, ускорил неизбежные перемены, но их все же стоит рассматривать в более широком контексте общественно-политических настроений того времени. Внешняя политика Горбачева и сдвиг в его отношениях с Западом обусловливают и поясняют некоторые аспекты действий советских властей в Чернобыле. Хотя Запад положительно воспринял деятельность Горбачева, рассчитывая на обновление международных отношений после застоя семидесятых годов, советская политика не обернулась вмиг дружественной, что наглядно показал провальный саммит в Рейкьявике, проходивший той же осенью 1986 года. Международная помощь – проигнорированная в Чернобыле и сыгравшая огромную роль в Армении – отражает смену внешнеполитических настроений Советского Союза и пере оценку политики изоляционизма при ликвидации последствий серьезной трагедии.

В долгосрочной перспективе на действия властей в Чернобыле повлиял и всплеск в середине восьмидесятых межэтнических конфликтов. Национализм – в том числе и русский национализм – уходил корнями в середину шестидесятых годов, так что чернобыльская трагедия грянула как раз тогда, когда почва дружбы народов дала трещину – «друзья» переставали «дружить». К 1987 году на поверхность выплеснулся глубочайший армяно-азербайджанский конфликт вокруг Нагорного Карабаха. Летом того же года в столице Латвийской ССР Риге прошли первые массовые демонстрации за независимость. Так что вскоре выяснилось, что найти в Чернобыле единый подход не удастся, ведь даже в триумвирате ведущих республик – РСФСР, Украинской и Белорусской ССР – каждая старалась действовать по-своему. В чаду подобной неразберихи, под натиском редколлегий и издательств, ученые наконец также присоединились к общественной дискуссии, как направленной против отдельных учреждений, так и в целом призывавшей к усилению протестных движений. Пока партийное руководство пыталось контролировать ликвидационный процесс, Чернобыль оказался втянут в сложнейший клубок переплетающихся между собой проблем.