На следующем полотне стояла моя бабушка. Только выглядела она значительно моложе, а пышное старомодное платье ей невероятно шло. Она передавала младенца, завернутого в розовое одеяло… моей маме, которая тоже отличалась цветущим видом.
Тут-то я и села прямо на пол, едва не уронив подсвечник. Свеча догорала, плавилась, стекая каплями вниз, а я пыталась собрать воедино всю свою жизнь, которая обрушилась в одночасье.
Поднявшись, на негнущихся на ногах я вернулась на несколько изображений назад к той самой картине, где навсегда застыли две женщины в положении. Карие глаза, роскошные темные волосы и черты лица, которое пусть и отдаленно, но все же походило на мое. Мой нос, моя родинка на подбородке, разрез глаз…
Нет, я не могла поверить в то, что родилась в этом замке, но последние полотна это подтверждали. На них снова была я, только маленькая. Вместе с мамой, бабушкой, драконищем и гостями я стояла под огромной елкой в бальном зале и держала за руку куклу в желтом платье, на котором были характерные синие пятна.
Еще картина — я днем на улице перед замком. Словно капуста, завернутая в тулуп и в смешной шапке-ушанке, тащу драконище за руку, показывая варежкой на какое-то странное сооружение из снега. Другая картина — уже внутри, в коридоре второго этажа я висну на полах синего камзола, прицепившись к драконищу со спины.
Была почти на сто процентов уверена, что в следующий миг он обернется и скажет: «Отцепись от меня, Чудовище», — но не грубо, не зло, а со смехом. С приятной усмешкой, застывшей на очерченных губах.
Я этого не помнила. Почти ничего не помнила, за исключением нескольких эпизодов, но, при взгляде на эти картины, воспоминания будто открывались, выбираясь наружу, отряхиваясь от долгого сна.
Две последние картины и вовсе не стали для меня сюрпризом. На одной я — зеленокожая, заплаканная — сидела на коленях у кажущегося просто огромным по сравнению с маленькой мной драконом. Лет шесть, может быть семь. Одной рукой он поддерживал меня, а второй протягивал колбу с той самой розовой дрянью, что имела вкус мандаринов.
Я была здесь. Я бывала здесь очень часто, но всегда исключительно днем.
На последнем полотне была запечатлена уже взрослая я, первый раз входящая в этот замок. Художнику удивительно натуралистично удалось передать каждую черточку, каждую эмоцию, застывшую на моем лице в тот момент, когда я с грохотом завалилась в холл.
Одна моя нога застряла в пустом цветочном горшке, другая — была опутана паутиной, а в метре от меня на полу лежала упавшая со стены картина.
Феерично. Особенно глаза в кучу мне очень понравились.
— А тут у нас что за сюрприз? — шепотом произнесла я вслух, чтобы себя подбодрить.
Свеча, догорев, погасла, и теперь просторное помещение лишь местами освещалось сиянием двух лун — и то только через круглые маленькие окна с одной стороны.
Собственно, именно из-за лунного света я и обратила внимание на три полотна, стоящие отдельно от этой исторической выставки. Они частично скрывались за колонной и для пущего эффекта были спрятаны под тканью. К ним я подходила с особой осторожностью.
Нет, ну мало ли? Не зря же они отдельно стоят.
— Да чтоб вас всех! Фу-фу-фу-фу…
Я отчаянно терла свои губы футболкой, в ужасе глядя на изображение настоящей маркизы, которая была облачена в белоснежный костюм Беральда и в его же сапоги, но при этом удерживала в руках синюю бархатную коробочку со сверкающим в ее нутре колье. Эта же коробочка сейчас лежала на полу недалеко отсюда.
Кабздец! Бедный мужик! Он к ней со всей душой, жениться собирался, а она не только, судя по всему, его угробила, но еще и после его смерти им притворяется, каким-то непостижимым образом натянув его личину. И самое противное, что она ко мне своими губешками еще и присасывалась! Бееееееееееееее…
У меня было огромнейшее желание вот прямо немедленно побежать и вымыть рот с мылом, но все, что я сделала, так это переставила полотно к стене, отворачивая его от себя и таким образом открывая вид на второй портрет.
Нет, все-таки это никак в моей голове не укладывалось. Почему эта бессовестная воровка магии прячется за лицом Беральда? Чтобы охмурять каждую новую маркизу? И чтобы таким образом помешать снятию проклятия?
Увы, пока я могла только предполагать, но эти изображения давали мне то, чего я до сих пор была лишена. Они показывали мне всю картину в целом, а детали…
Детали я обязательно разузнаю, когда сниму это чертово проклятье.
Я даже не сразу поняла, что рассказывало второе полотно. Девушки в белых одеяниях стояли кругом и держались за руки на фоне бального зала, тогда как в центре круга извивалась женская фигура, облаченная в черное платье.
Эту фигуру не по-детски корежило. Она едва не падала на колени, но даже с запрокинутым лицом в ней легко угадывались черты настоящей маркизы.
Но в самое сердце поразила меня совсем не эта злодейка. С картины на меня смотрела помолодевшая бабушка Валерия, которая стояла среди этих девиц. Ее взгляд — прямой и пронизывающий — будто забирался в самую душу, однако еще одного лица на этой картине совершенно точно быть не могло.