И замок в придачу

«Проклятие можно снять только согласием и любовью» — неужели чувства способны на подобное? Обычные человеческие чувства против магии, которая способна на что угодно, — разве такое может быть?

Не знала. Казалось, что запуталась еще больше. Вдруг это именно дракон обвел меня вокруг пальца и все, что я узнала, — это правда? Вдруг, как только я дам согласие стать его женой и признаюсь в чувствах, он действительно меня убьет? Что, если они все заодно и все, что им нужно, — это чтобы я пожертвовала собой и сняла это чертово проклятие?

Вопросы, вопросы, вопросы… Листала книги в библиотеке, вновь простукивала стены в кабинете маркизы, еще раз искала подсказки от бабушки, переворачивая свою спальню с ног на голову, но ничего не находила.

Это решение я должна была принять сама. Без чужих подсказок и советов, но страх…

И нет, я не боялась умереть, больше не боялась стать последней пленницей этого замка. Я боялась разочароваться.

Стояла в коридоре второго этажа, через окно наблюдая за тем, как небо занимается синевой, а деревенские спешат поскорее убраться за ворота замка. Больницу они уже почти отстроили. Оказывается, вчера ночью остальные драконы помогали им магией, а еще рисовали чертежи будущей школы.

Отчего-то деревенские были уверены, что проклятие спадет. Даже уважаемый Пташ днем вернулся с концами в Тауршир, чтобы вместе с родителями перенестись в тот мир, в котором никогда не бывал. Еще и денег мне привез за проданную картину, но именно сегодня я их оптимизма не разделяла.

По крайней мере, до тех пор, пока не стукнула полночь. В это время я все так же стояла у окна, но только уже в своей комнате. И тем более неожиданными стали крепкие объятия и руки, что легли поверх моих — сложенных на груди.

Молчание. Мне нечего было сказать. Те вопросы, которые я могла бы задать, сейчас все равно останутся без ответа, так что я просто наслаждалась теплом, которое дарил мне Рейалин.

Он же…

Он тоже молчал, но через некоторое время тяжело вздохнул, сжимая мои плечи чуть крепче.

— Помнишь, я говорил, что у моего народа существует поверье. В мои времена считалось, что драконы видят свою любовь издалека. Говорили, что мы способны разглядеть идеальную для себя пару, увидев ее или его лишь раз. Триста лет назад мы в это верили, и неважно, маленькая перед тобой девочка или взрослая женщина. Глаза — это зеркало души. Глаза — то единственное, что не меняется с возрастом. Однажды я случайно встретился взглядом с тобой. Маленький сверток: розовое одеяльце и крикунья, которая была в него завернута. Твои глаза тогда заслонили для меня целый мир, а ты… Ты вдруг успокоилась и перестала плакать. Это было лет семьдесят назад.

— Семьдесят? — попыталась я обернуться, но меня вернули в исходное положение.

Видела, как выступили острые чешуйки на чужих руках. Вместо ногтей появились увеличившиеся в размерах когти. Кое-кто, видимо, очень сильно нервничал, но не желал, чтобы я смотрела на него такого.

— Странно, да? Находясь с тобой в одном замке, впервые я подошел к тебе только через двести тридцать лет. Как раз перед тем, как в Тауршире появилась Валерия. Служанки, что присматривали за тобой, оставили тебя одну.

— А ты?

— А я их съел. Нет, конечно, буквально сразу же выплюнул, но сначала проглотил. Исключительно в воспитательных целях. С того дня ты и стала моей заботой — твоя настоящая мать умерла при пожаре еще при первой маркизе, которую Лиора пыталась всеми силами отсюда выкурить. Я совершенно не умел управляться с детьми. Никогда не имел подобного опыта, но мать Пташа меня научила всему тому, что знала сама, — ты стала для этой женщины, добровольно отдавшей сына в чужие руки, отдушиной. А потом и Валерия разделила со мной все хлопоты, но мы оба понимали, что долго так продолжаться не может. Знаешь, что было самым трудным для меня?

— Что?

— Раньше я думал, что самое трудное — это отпустить тебя от себя. Потом — смотреть на то, как ты взрослеешь вдалеке от меня. Поначалу женщина, которой тебя отдали на воспитание, часто привозила тебя к нам. Тогда еще магии в замке было гораздо больше и мы могли находиться в вашем мире даже днем. Я играл с тобой, хотя, поверь мне, уже тогда пытался не привязываться, но ты была назойливым ребенком с целым семейством ежей в одном месте. Знаешь, я сам попросил тебя больше не привозить — не хотел снова стирать тебе память. Иногда Пташ передавал через Валерию цветные карточки, по которым я видел, как ты взрослела. Трудно? Нет, это было нетрудно, хотя на тот момент казалось невыносимым. Знать, что ты живешь где-то там, взрослеешь, учишься, любишь и заводишь друзей, не ведая о моем существовании, — это было терпимо. Гораздо большим ударом для меня стало твое возвращение. Я отпустил тебя, зная, что ты — единственный способ снять с Тауршира оба проклятия, наслоившихся друг на друга, а ты вернулась.

— Ты был готов провести здесь остаток своих дней?