...и зелень глаз (СИ)

Молодость глупа и наивна, и Генрих с того дня поклялся себе быть умнее. Больше он не поднимал эту тему открыто. Лишь раз в сердцах воскликнул отцу: «Но ведь и я твой сын!» На что получил сухой ответ: «Ты Генрих Уриен».

Генрих стоял перед зеркалом в золочёной оправе и поправлял идеально белые кружевные манжеты. Затем провёл рукой по серебряным застёжкам и смахнул невидимую пыль с зелёного парчового камзола. На белом платке у горла пристёгнута серебряная брошь в виде змеи с изумрудным глазом.

Его настоящий герб и цвета. Если бы только родной отец признал его, то сейчас в глазах всего Адаманта Генрих был бы Благословенной крови. И уже это поменяло бы всё. К несчастью, по всем свидетельствам и документам Генриха породил мелкий род Уриен.

Нетрудно догадаться, что случилось. У лорда Орбурга уже была беременная супруга, когда его потянуло на роман с юной и красивой леди из непримечательного рода. А когда последствия стали ясны, Орбург выдал леди за своего давнего вассала Уриена, и Генрих родился под этим именем. Возможно, чувство вины или долг всё-таки заставили Эгмонда Орбурга после смерти супруги взять под крыло любовницу. А может, он и впрямь любил её больше первой жены. Вот только сына он так и не признал.

«Проклятый отец. Ты заслужил всё, что с тобой случилось», — хмурился своему отражению Генрих и резким движением застегнул брошь. Иголка впилась в палец. На белой перчатке выступила капля крови. Пришлось сменить.

«Это не конец. Даже эту преграду можно преодолеть», — размышлял Генрих, надевая новую идеально белую перчатку без единого изъяна.

Он ждал слишком долго. Пусть Арчивальд царствует в своё удовольствие. Несносный мальчишка, но всё же единственный и любимый племянник.

Арчи так похож на своего дядю: внешне лишь глазами деда, но Арчивальд, как и Генрих, никогда не был нужен своему отцу. Генрих всегда понимал одиночество Арчи, обиду, которую тот демонстрировал своими выходками — одна хуже другой. Кто виноват, что он вырос таким испорченным?

Теперь Арчи счастлив. Генрих дал ему всё, что при иных обстоятельствах мог бы забрать сам. Так пусть радуется, власть не только в короне. Генрих возьмёт своё иным путём… и для этого сейчас нужно выглядеть идеально.

Канцлер провёл рукой по ухоженным волосам и гладко выбритому подбородку. Снова взглянул на отражение в зеркале, оценивая результат. Внешне он выглядел куда моложе своих сорока семи. Молодые дамы всё ещё подмигивали ему на приёмах в надежде привлечь внимание влиятельного придворного. Глупые гусыни.

Лишь одна не смотрела на него с теплотой.

Генрих в последний раз оправил манжеты и вышел из комнаты. За дверью его ждали слуги с большим сундуком, и Генрих жестом велел следовать за собой.

Вечер за окнами почернел, и дворец уже засыпал под тихое потрескивание огоньков свечей и дрожащие тени. В коридорах встречались только стражники, которые при виде канцлера салютовали.

Но королева никогда не спала в это время. Она всегда читала или вышивала перед сном. Генрих знал все её привычки. Шпионы приносили по крупицам самые разные сведения. Канцлер всегда искал в них признаки измены, как подозревал дурной умысел в любом, кто обладал умом в этом дворце.

Но королева вела себя примерно. Каменная и неприступная, но всё же смирившаяся. Генрих уже был готов в это поверить. До похода на Золотые поля. Арчивальд сам виноват — так уронил свою репутацию, что на его фоне королева сияла как птица в рассветных лучах. Смышлёная птичка.

Король напрасно взял её с собой. Генрих, лишь чуть надавив, добился ответа: Арчивальд вовсе не собирался налаживать с ней отношения. Он взял жену в надежде, что на войне с ней что-то случится, что её убьют или похитят, и это избавит Арчи от ненавистной супруги окольным и, главное, законным путём.

«Сам вырыл себе яму. Я больше не буду это исправлять», — строго подумал Генрих. Однако ситуация вышла далеко за пределы дворца. Слухи о роли королевы в последней битве уже просочились и пустили корни, и даже старые байки о ней — чем безумней, тем охотней в них верили — перестали вспоминать.

Королева вдруг стала любима. Хотя бы на какое-то время. Если это нельзя исправить, то нужно использовать трону на благо. Сейчас.

Генрих остановился перед королевскими покоями и велел стражнику постучать. Дверь открыла Линн и испугалась, завидев самого канцлера. Жертвенная овечка, но ещё держится возле королевы. Не зря Генрих потратил время, чтобы обучить её.

— Лорд канцлер, королева… — пролепетала она как мышь.

— Я не задержу Её Величество надолго.

Канцлер посмотрел поверх плеча служанки прямо на Микаю. Она сидела в кресле с книгой. Как и ожидалось. Королева выдержала взгляд с ледяным спокойствием, а затем устало кивнула.

— Пусть проходит, Линн.

«Если она устала, тем легче».

— Выйди, — строго велел Генрих служанке.

Та повиновалась, даже не спросив разрешения у госпожи. Верный признак, что Линн всё ещё верна ему, но плохо, если королева догадается. Впрочем, Микая, даже если что-то и подумала, не подала виду.

— Чем обязана в столь поздний час?

«Холодна, как и всегда».