И жили они долго и счастливо

Квартира встретила спертым воздухом и тишиной. Через окно в комнате от заходящего солнца падал столб света, и в нем хорошо было видно кружащую пыль. Утопая в ощущении безысходности, Василиса опустила чемодан на пол. Сейчас она разберет вещи. Отправит одежду в стирку. Примет душ. Приготовит что-нибудь поесть. Придется сходить в магазин. И все это в тишине. А она собиралась рассказать Кощею столько всего, что не вошло в смс. И ведь могла бы…

А вдруг еще может?

Она кинулась на балкон, перегнулась через перила. Черный джип все еще стоял под окнами.

«Кош!» — чуть не вырвалось у нее, но она вовремя осеклась. Кричать такое на весь двор? Как на нее завтра посмотрят соседи?

— Константин!

И добавить — Иосифович. Черт!

Но, спасая ее от позора, дверь джипа открылась, и Кощей выглянул наружу, поднял голову.

— Я сейчас спущусь, — снова закричала Василиса и побежала обратно в квартиру, хлопнула дверью, ветром пронеслась по лестнице и вылетела из подъезда прямо к нему в объятия.

— Скажи мне, что ты не просто забыла что-то в машине, — потребовал он.

— Забыла! — выдохнула она. — Тебя. Мы поссорились, да? Или еще ссоримся?

— Мы уже миримся, — вздохнул он, заглядывая ей в глаза.

— Потому что я сдалась?

— Потому что я не хочу с тобой ругаться.

И поцеловал.

Дом Кощея встретил ее идеальной чистотой и дразнящим ароматом с кухни. Сразу по приезду Кощей выдал ей одежду и отправил в душ. И так здорово было знать, что она выйдет, а он будет ее ждать. Правда, когда она действительно вышла из ванной, выяснилось, что он и впрямь ждал, прямо под дверью.

— Что с тобой? — засмеялась Василиса.

— Не знаю, — явно машинально ответил Кощей, потому что сам тут же смешался от своего ответа, заторопился. — Пойдем есть. Нет, постой…

После душа она надела его халат, и теперь он запахнул поплотнее его полы и перевязал пояс.

— Еще простудишься, — проворчал он. — И волосы мокрые…

— Высохнут.

Кощей недовольно поджал губы, но спорить не стал. А дальше весь вечер не отходил от нее ни на шаг. Кормил едва ли не с ложечки. Жаловался, что на Буяне она похудела. Много говорил, словно волновался. Внимательно слушал ее рассказы. И все заглядывал в глаза. И Василиса только теперь ощутила, как же все-таки сильно соскучилась по нему. И было еще не то чтобы совсем поздно, когда ей захотелось спать. Все-таки устала. Да и ощущение дома успокоило и разморило.

Дома. В доме Кощея она чувствовала себя дома.

Кощей проводил ее в спальню, ревностно проследил за тем, как она переодевается, подоткнул одеяло, задернул шторы. Василисе казалось: попросит колыбельную на ночь — он споет. Но она заснула быстрее, чем успела это проверить.

А ночью проснулась от того, что он целовал ее в плечо. Что ж, она была только за. В конце концов, четыре недели воздержания — не так уж и мало. И Василиса приготовилась к тому, что уже хорошо знала, но в этот раз все было так, как между ними еще никогда не было. И она заново ответила на вопрос Кощея о том, зачем все это. Оказалось, что прикосновениями можно говорить друг с другом без слов. Что можно стать близкими настолько, насколько она и представить не могла. Кощей держал ее в руках и целовал так, будто она была для него всем. Несусветная глупость, в которую Василиса позволила себе поверить ровно на одну ночь.

Не стоило этого делать, потому что утром, рассматривая его спящего, она вдруг с ужасом осознала, что ощущение, посетившее ее на Буяне, не солгало, и она, кажется, действительно его любит.

Разумеется, в субботу она осталась у Кощея. И в воскресенье тоже… Чемодан в пустой квартире на улице Пушкина ждал, когда его разберут, но на тех выходных так того и не дождался.

Глава 5.

Вечером дня званого ужина в кабинете Баюна царило отнюдь не праздничное настроение.

Настя, одетая в глухое длинное темно-вишневое облегающее расшитое по подолу платье с широкими рукавами — что-то среднее между модой Тридевятого и этого мира, с волосами, уложенными в тугой низкий узел на затылке и прикрытыми незатейливым кокошником без платка, то и дело нервно бросала взгляды на принесенное в кабинет широкое зеркало в человеческий рост, в котором скоро должен был открыться проход в царский терем. Из украшений на ней были только брошь из самоцветов да фибула в волосах. Брошь привез ей из очередной своей поездки Борислав, а фибулу выковал Светозар, и была она редкая — с двумя иглами.

Баюн вошел в кабинет, стуча по полу когтями в золотых наперстках, дернул носом.

— Настасья! — рявкнул он. — От тебя за версту несёт металлом! Ты о чем вообще думаешь?

— О ваших лицах, — огрызнулась Настя. — На них такое выражение, что сразу хочется вооружаться. В отличие от меня ваше оружие всегда при вас.

— Лучше бы подумала о том, чтобы не доставлять лишних проблем мужу, — махнул хвостом Баюн. — А ну убирай всё!

Настя поджала губы, встряхнула руками, и ей в ладони из рукавов выпало по ножу. Она положила их на стол Баюна.

— Доволен?

— Всё, — прорычал Баюн.

Она гордо вскинула подбородок, хмыкнула и выдернула из прически одну из игл, тоже оказавшуюся ножом.