И жили они долго и счастливо

Буян Василисе понравился. Чудо, что за остров. Прикрытый от чужих глаз взороотводящими чарами, наложенными самой Лебедью, он стоял посреди моря, и оно плескалось, искрилось и переливалось в лучах солнца всеми оттенками синего, серого, белого и зеленого и тянулось настолько, насколько хватало взгляда, упираясь на горизонте в небо.

Восточная сторона острова была обнесена крепостной стеной, а за ней сверкали позолоченными куполами белокаменные царские палаты. За стену, разумеется, никого не пускали, но и любоваться никто не запрещал. У въездных ворот посменно несли караул двое из тридцати трех богатырей. Смена часовых происходила строго по-военному, это было красиво, и посетители острова останавливались полюбоваться зрелищем. Василиса тоже в первые дни останавливалась, потом привыкла.

Основная же жизнь острова протекала вне крепости. Буян представлял собой странную помесь двух миров, и это проявлялось во всем. Уклад жизни Тридевятого вполне органично дополнялся достижениями этого мира, и здесь то и дело можно было наблюдать, например, как девушки у колодца в ожидании своей очереди беседуют по сотовому телефону, или как какой-нибудь мужик, сидя на крыльце, чинит сапоги, прислушиваясь к стоящему рядом радио…

Василису поселили в подворье для приезжих, выделив ей небольшую комнату. И тут ей пригодились навыки жизни в общежитии. Однако ни общая баня, ни шум из соседних комнат по ночам ее не смутили. Она была счастлива. Здесь, на Буяне, Василису пьянило осознание того, что она поставила перед собой цель и идёт к ней. Сильная, смелая и независимая. Все было ново и интересно, учиться приходилось с самого утра и до позднего вечера, и, возвращаясь к себе в комнату, она падала и засыпала, чтобы проснуться с петухами и начать все сначала. Первую неделю она совсем не скучала по Кощею. Ей просто не хватало времени, чтобы думать о нем, хотя иногда она и чувствовала себя за это виноватой. Но, прощаясь, он сам сказал, чтобы она сосредоточилась на учебе и ни о чем не волновалась. Вот она и не волновалась. Однако на выходных стало неуютно. За редким исключением, когда Кощей уходил в Навь, они проводили их вместе. Она позвонила ему в обед, и они проболтали почти час, пока не закончились деньги на сотовом, и их не разъединили. Тогда Василиса с негодованием бросила взгляд в окно, в котором виднелись золотые купола. Если бы не дурацкий запрет Лебедь на блюдечки и прочие соответствующие артефакты, не пришлось бы терпеть подобные неудобства.

В понедельник снова началась учеба, но совсем не думать о Кощее уже не получалось. Она бросала ему смс-ки, а ответы приходили все более и более скупые, что не могло не тревожить.

«У нас все нормально?» — написала она как-то вечером. «Да», — ответил Кощей.

Что ж, да значит да. Ведь так?

В пятницу она легла пораньше. Ее куратор ждал ее в субботу в обед у себя, чтобы проверить усвоенный за две недели материал.

Сообщение пришло ночью. Разбуженная звуком входящего, Василиса сонно продрала глаза и уставилась на экран.

«Рыба сегодня особенно удалась. Жаль, что ты не могла оценить».

Она удивленно перевела взгляд на часы, большая стрелка уверенно указывала на единицу. У Кощея в это время должно было быть четыре часа утра. Какая рыба? Почему сегодня? Можно было, конечно, не отвечать, но они и так слишком мало общались за последние дни, и он впервые за неделю написал ей сам. Она легла на бок, подперев голову рукой, и написала:

«Опиши».

Приготовилась ждать, но ответ пришел очень быстро.

«Сочная и нежная, запеченная в соусе из белого сухого вина и бальзамического уксуса».

«Кош, ты пытаешься сделать так, чтобы я срочно вернулась к тебе?»

«А получается?»

«Ты близок к успеху».

«Тогда я расскажу тебе, что было на десерт».

Четыре часа переписки. У Василисы на телефоне дважды заканчивались деньги, и Кощей дважды каким-то неведомым образом пополнял ее счет. Не до терминала же бегал, в самом деле… Они прервались только потому, что она несколько раз заснула, и угадав это по длительным перерывам между сообщениями, он настоял на том, что пора заканчивать. В результате Василиса выползла из постели жутко не выспавшейся, но это не имело никакого значения. Предполагалось, что все утро она будет штудировать и повторять, однако у захлестнувшей ее эйфории были свои планы. Никак не получалось сосредоточиться на своих записях, вместо этого она то и дело вспоминала то одно, то другое сообщение и начинала хихикать. Какая уж тут учеба... Сердцем Василиса была далеко от Буяна, да и умом, судя по всему, тоже. Наверное, думала она, бредя к куратору, так чувствовали себя в этом мире шестнадцатилетние подростки, впервые познавшие, что такое говорить до рассвета с любимым человеком.

На этой мысли Василиса резко затормозила, остановилась как вкопанная посреди дороги.

С каким-каким человеком?