и звук, и отзвук: из разных книг

Такое удушье стояло в ночи,
недаром весь вечер кричали грачи,
кричали, кричали, кричали истошно,
и было от грая уснуть невозможно.
Когда ж я уснул на какой-нибудь час,
раскатистый грохот пространство потряс,
и вжались пружины, – чтоб им провалиться! –
я раньше вскочил, чем успел пробудиться.
Лил ливень. Металась сирень за окном,
и крыша слепила зловещим огнем.
Я только очнулся, окно затворяя,
как вспыхнула вспышка, на миг озаряя
все мокрые крыши, весь вымокший сад,
и грянул –   я так и отпрянул! – разряд,
и я, как цыпленок, забившись под клушу,
не знал, куда деть оробевшую душу.
Не так ли когда-то –   конечно, не так! –
глядел Зороастр в ослепляющий мрак
из храма и, гневную чуя тревогу,
пророк выходил исповедаться Богу.
Лил ливень. Гремел за раскатом раскат.
А он подымал испытующий взгляд
и смерти искал, но ревнивая Сила
его –   поборовшего робость –   щадила.
Лил ливень. Металась сирень за окном.
И саднило душу совсем об ином.
…Металась, металась, металась тревожно,
и трепета было унять невозможно.
Казалось, весь мир трепетал под дождем,
а я всё следил –   подождем, подождем! –
следил из окна с восхищеньем и злобой:
не хочешь ли выйти? Попробуй, попробуй…

1968

Барков

Храпел мясник среди пуховых облаков.
Летел ямщик на вороных по звездной шири.
А что же ты, иль оплошал, Иван Барков?
Опять посуду бил и горло драл в трактире.
А утром бил уже в Зарядье барабан.
Уже в рядах кричали лавочники с ражем.
А что же ты, иль не очухался, Иван?
Опять строчил срамные вирши под куражем.
Не тяжко пьянство, да похмелье тяжело:
набрешут досыту, а свалят на Баркова.
Такое семя крохоборское пошло,
что за пятак себя же выпороть готово.
Назвать по имени –   срамнее не назвать!
Что Сумароков, не ученая ль ворона?
Недаром шляпу так и хочется сорвать:
 – Привет, почтеннейший, от русского Скаррона!
И вам почтение, отцы гражданских од!
Травите олухов с дозволенным задором,
авось и вам по Божьей воле повезет
и петь забористо, и сдохнуть под забором.
Травите общество. Ручаюсь головой,
что вы воистину смелы до первой драки.
Но гром прокатит по булыжной мостовой,
и ваши дерзкие слова –   под хвост собаке!
Но вздор накатит –   и разденется душа,
и выйдет голая –   берите на забаву.
Ах, Муза, Муза, – до чего же хороша! –
идет, бесстыжая, рукой прикрыв жураву.

1968

* * * («Когда в поселке свет потух…»)