Я без ума от французов (СИ)

– Руки! – прикрикивает на него Цицеро. – Я должен видеть твои руки, глупый Жизмон! – он выходит и сильно шлепает Тиерсена по заднице. И еще, даже когда тот кладет ладонь обратно на комод. Шлепки хорошие и сильные, Цицеро задевает кончиками пальцев и раскрытый вход, и яйца, тут же размашисто проводя всей ладонью, сгребая их в горсть и оттягивая. И Тиерсен сдержанно рычит, закусывая ребро ладони, уже не думая, но ощущая, что это, наверное, самый унизительный момент его интимной биографии. Впрочем, он не жалеет об этом и не стыдится этого. В этих отношениях он может делать что угодно, он давно уже знает.

Цицеро скоро прекращает играть, снова резко всаживая ему и наклоняясь, обнимая за живот, но не касаясь возбужденного донельзя члена. И Тиерсен чувствует, как между толчками с его головки срывается капля смазки, и это уже совсем слишком. Но Цицеро, кажется, так не считает, двигаясь глубоко, с оттягом, и шепча ему в спину:

– Ты такой грязный мальчик, – он смеется и оттягивает зубами ткань джемпера. – Ты совсем не хочешь слушаться, – чуть ускоряет темп, и Тиерсен уже не думает вообще, ему кажется, что вне их соития уже ничего не существует, а внутри – только его сильная, почти до крика, необходимость. Он кусает ладонь сильнее, дыша и сглатывая с трудом, когда Цицеро сильно проходится членом по самому чувствительному месту, трется головкой со всем своим садизмом. И это… так хорошо. Тиерсен чувствует, как все мышцы в паху напрягаются еще сильнее, как больно подергивается член, и просит:

– Господи, пожалуйста, сильнее!

И Цицеро неожиданно слушается его, усмехаясь и отпуская живот, снова возвращая руки на поясницу. Он двигает бедрами так быстро, буквально вколачивая Тиерсена в чертов комод, а через несколько секунд с совершенно садистским удовольствием выходит полностью, резко загоняя обратно и снова выходя. Цицеро меняет так ритм, то быстро, то ужасно сильно и медленно, и Тиерсену кажется, что он уже сдирает кожу на костяшках пальцев зубами. Он не видит, как Цицеро зажмурился и больно закусил губу, чтобы не спустить прямо сейчас от вида прогнутой спины под задравшимся джемпером и раскрытых светлых ягодиц, от этих запахов, от такого откровенного доверия Тиерсена, от его глухих стонов сквозь зубы, которые он сам не замечает уже. Тиерсен чувствует только невозможное удовольствие, как будто он кончает все это время, но это только течет густо смазка, и идут почти раскаленные вспышки по телу от предельного возбуждения. До какого-то момента, когда будто все процессы его тела замедляются. И Тиерсен кричит, когда Цицеро опять начинает толкаться быстрее, и стонет еще, громко и так распутно, больно упираясь ладонями и лбом в комод, и первый раз в жизни кончает без рук.

Он сочно стонет, пока его сперма брызгает на пол, пока Цицеро с тихим вскриком прижимается лбом к его спине, почувствовав его сильные сокращения и не сдерживаясь больше. Тиерсен весь дрожит от удовольствия, но всего через несколько секунд чувствует себя таким опустошенным, таким… болезненно чувствительным. И ничего не может с этим сделать, только не хочет нигде себя касаться – это как будто даже в мыслях больно, – не хочет, чтобы Цицеро его касался. Тиерсен боится быть слабым сейчас, и это очень тяжело, когда у него под весом плотно прижавшегося Цицеро подрагивают колени.

– Это ведь было хорошо? – Цицеро спрашивает как-то мягко, отстраняясь, проводя рукой по спине Тиерсена. Он подтягивает брюки и попросту садится на пол, прислоняясь к его ноге.

– Очень, – Тиерсен все-таки выпрямляется, хотя и чувствует – не только стекающее семя, но и какую-то мучительную эмоциональную открытость, которой они достигли сейчас. И Тиерсен еще не уверен, что это и правда было хорошо вообще, но физически – точно, и в этом глупо врать.

– Пойдем в машину? – Цицеро касается сухими губами под коленом Тиерсена, там, где бил носком сапога в эти дни, и ему, кажется, совсем наплевать, что еще вытекающая сперма пачкает темные брюки. – Я хочу домой.

– Домой? – негромко спрашивает Тиерсен и, аккуратно – тело еще немного неловко, – придерживая джинсы, проходит к своей сумке, достает из нее полотенце, чтобы вытереться. – Знаешь, наша квартира не слишком-то похожа на дом в последнее время.

Цицеро виновато кусает губу. Он не знает, что сказать, потому что это действительно так. Но он ведь не хотел, чтобы так было! Он хотел только… Цицеро не знает, чего он хотел. Он был обижен на Тиерсена, но это почему-то кажется таким неважным, когда тот расстроен. Вот почему он не мог расстроиться пораньше, когда Цицеро бы еще мог что-то исправить? Он отлично знает, на самом деле, что не мог бы, но ему опять очень не хочется чувствовать себя виноватым, хотя, видимо, и придется. Его Избранный вытирает полотенцем свое драгоценное семя с пола вместо того, чтобы стирать его с Цицеро, и это как будто совсем не правильно.