Оставшиеся до визита к Серафену дни, в общем и целом, проходили довольно уныло. Тиерсен выяснил, что, кажется, до того самого дня разговаривать с ним так никто и не будет, и что, несмотря на довольно сильную загруженность и нервную вымотанность от постоянных выступлений, его желание особо слабее не стало. И наличие вокруг спортивных и довольно симпатичных девушек и молодых людей в плотно облегающих трико и соблазнительных костюмах – они еще и не стеснялись переодеваться при нем – ситуацию никак не облегчало. И, уже почти привычно спуская свою сперму в слив ванны по утрам, Тиерсен иногда думал о бренности бытия и о том, что в его жизни опять происходила какая-то хрень, которой он не мог найти объяснение. Потому что Цицеро продолжал иметь его в полюбившейся ему подсобке, когда ему только хотелось, и у него-то секс был, а у Тиерсена как бы был, но какой-то неполноценный. И это очень раздражало.
Но во всем этом была и пара плюсов, пусть для Тиерсена и сомнительных. Во-первых, он не нервничал. То есть нервничал, но не из-за того, что мог поранить Цицеро во время их выступлений – иногда Тиерсен уже думал намеренно зацепить его ножом в каком-нибудь чувствительном месте, – и не из-за будущей части их работы. А во-вторых, он кое-чему научился. И это был все-таки довольно приятный опыт.
Тиерсен сидит на скамье в ожидании того, когда Жак и Одетт переоденутся – они сегодня закончили репетицию немного позже, – и старается не слишком на них смотреть, с показным интересом изучая свое колено. Одетт что-то увлеченно говорит, и Тиерсен слушает вполуха, не поднимая взгляд выше ее длинных ног, даже когда она подходит ближе.
– Слушай, Жизмон, я не хочу, конечно, лезть, куда не просят… – она говорит, и ему приходится посмотреть на нее. Ох, она хоть бы блузку надела… – Но, по-моему, тебе нужно что-то делать с твоей… личной жизнью. Я вижу, как ты иногда реагируешь…
– Хватит, Одетт. Ты меня смущаешь, – Тиерсен улыбается немного натянуто.
– Нет, серьезно, Жизмон, – Жак поворачивается, и Тиерсен отлично может проследить плавную линию его стройных бедер, его подтянутый живот с темной дорожкой волос, уходящей под легкие спортивные брюки, – я знаю, как это неудобно и отвлекает. Ты стараешься выкладываться на полную, а в голове все равно одни акробатки в этих их… – Одетт поворачивается и со смехом кидает в него полотенцем. – Ну, в общем, ты понял, – Жак тоже смеется, снимая полотенце с головы.
– Мы просто подумали… – продолжает Одетт, все еще улыбаясь. – Завтра у нас троих все равно выходной, так что, может, съездишь с нами на танцы сегодня? Хватит уже торчать дома, в конце концов, твой папаша – не маленький ребенок, сам сможет посмотреть свой сериал. А так ты сможешь найти себе какую-нибудь девушку. Или, может быть… – она улыбается уже как-то по-другому. – Ну, ты знаешь, мы с Жаком могли бы… – она садится рядом и легко кладет ладонь Тиерсену на колено, чуть поглаживая. – Нет, конечно, если ты захочешь.
– Ты привлекательный парень, Жизмон, – тон Жака тоже чуть меняется, и он подходит совсем близко, опускаясь на корточки перед Тиерсеном.
Тиерсен выдыхает и понятия не имеет, что сказать. Господи, его последний раз кто-то соблазнял несколько лет назад, и он совершенно от этого отвык. Тем более от того, когда его соблазняют сразу двое. Одетт и Жак явно не делали так часто, их дыхание чуть сбилось, и зрачки самую малость расширились, но так же явно они уже договорились об этом – с немного нервным смешком Тиерсен представляет, как они обсуждали, согласится он с другим мужчиной или нет. Но от них легко пахнет свежим юношеским потом, и Тиерсен знает, что сейчас ему достаточно любую мелочь сделать, чтобы получить их обоих себе в постель на эту ночь. Достаточно было бы, поправляет он себя. Хотя это искушает, ничего не скажешь. Тиерсен контролирует свое дыхание и все еще молчит, глядя в глаза Жаку, и чувствует, как Одетт медленно ведет ладонью выше по его бедру. Еще немного – и она задержит пальцы перед тем, как коснуться его возбужденного члена – о, она отлично знает об этом, выдыхая совсем рядом с ухом. Жак легонько опирается на колени Тиерсена и чуть подается вперед. Губы у него полные и ярко-розовые, как у девушки, и Тиерсен думает, что был бы совсем не прочь его поцеловать. А потом посадить Одетт себе на колени и поцеловать ее. А потом…
– А я гляжу, мой драгоценный Жизмон времени зря не теряет! – голос от двери ужасно раздраженный.
“Господи, Цицеро, хоть когда-то ты появляешься очень вовремя и спасаешь своего Избранного от отвратительного грехопадения!” – думает Тиерсен, когда Одетт и Жак резко отстраняются.
– Нам нужно поговорить, – хмуро произносит Цицеро, прислоняясь к дверному косяку.
– Да, я буду через минуту, – торопливо говорит Тиерсен, и Цицеро фыркает, разворачиваясь на каблуках и выходя в коридор.