Я без ума от французов (СИ)

– А, может, сразу два?! – Цицеро стреляет второй раз, между расставленных ног Лодмунда, и стул за ним заваливается назад, грохнув продырявленной спинкой об пол. Лодмунд дергается, но достать собственный пистолет не успевает – Цицеро стреляет еще, так быстро, обжигая ему пальцы, и Лодмунд рычит, глядя на него. – Не убивать, – удовлетворенно говорит Цицеро. – А теперь слушай! – очередным выстрелом он пресекает вторую попытку Лодмунда достать оружие. – Цицеро не клоун! Цицеро не frocio! Цицеро не сумасшедший! И если ты не можешь это запомнить, Цицеро вырежет все это на тебе! Так что заткни свой тупой рот и ешь свои хреновы блины, пока у Цицеро хорошее настроение! – он действительно почти визжит и хватает со стола тарелку, швыряя ее в Лодмунда. Тот уворачивается, и брызги джема тут же разлетаются по кухне вместе с осколками.

– Знаешь, пока эти мужланы разнесут всю кухню, мы с тобой лучше пойдем и чем-нибудь более полезным займемся, – Альвдис совершенно спокойно берет растревоженную Элизабет за руку и тянет к себе.

– Какого хера?! Альв, ты что, на их стороне?! – Лодмунд все еще пытается выхватить пистолет, но Цицеро почти лениво сбивает ему кожу на костяшках пальцев новым выстрелом.

– Нет. Но, знаешь, мне уже сколько лет хочется сказать тебе, чтобы ты и правда научился вовремя прикрывать рот, – Альвдис говорит это уверенно, даже с каким-то облегчением, и выводит оборачивающуюся Элизабет из кухни.

Но Селестин тоже торопливо идет за ними, прихватывая Цицеро за рукав. И тот даже не сопротивляется, расслабившийся от резкого запаха пороха.

– Извини, Альвдис, мы не будем ничего громить, – Селестин улыбается виновато, еще придерживая Цицеро. – И спасибо за завтрак.

– Все в порядке, – Альвдис тоже улыбается. – В Лода не первый раз стреляют.

– Почему-то даже не сомневаюсь, – Селестин вздыхает. – Ладно, девочки, нам действительно нужно ехать.

– Я понимаю, – Альвдис кивает. – Но, если честно… вы и правда не наделайте там глупостей.

– Постараемся, – мягко говорит Селестин, пока Элизабет тискает руку Цицеро, так и не решаясь его обнять. А вот кузена она обхватывает крепко, и он шепчет ей на ухо: – Мы скоро вернемся, вместе с Тиром, – и Элизабет странно всхлипывает, сжимая его плечи. Прощание выходит каким-то скомканным, но Цицеро нетерпеливо переступает с ноги на ногу, тычет в Селестина дулом беретты и торопит его, да и незачем тянуть время. Они забирают вещи, которые Цицеро собрал наверху, перекладывают что-то из привезенных чемоданов и почти налегке выезжают на дорогу двадцать минут спустя. Цицеро ровно ведет машину, пока Селестин потягивает кофе из отданного Альвдис термоса. Полицейская волна на радио все еще работает, но совсем тихо, а Цицеро, кажется, вышел из своей прострации и почти не прислушивается к ней. Но Селестин уже понял, что находиться рядом с ним – все равно что курить на складе с пиротехникой, так что спрашивает осторожно через какое-то время, откладывая термос:

– Слушай, с тобой точно все в порядке?

– Цицеро отлично себя чувствует! – маленький итальянец улыбается, оборачиваясь к нему.

– Нет, не думай, что я сомневаюсь, просто эти перепады настроения… Это выглядит немного странно. В общем, я хотел сказать, что если тебе что-то…

– Цицеро отлично себя чувствует! – маленький итальянец хмурится на секунду, и в желтых глазах мелькает что-то, что Селестину очень не нравится. И спрашивать ему больше не хочется. Действительно, что ему, заняться больше нечем, кроме как утешать всяких душевнобольных. Так что он с облегчением решает, что можно никуда не лезть, и откидывается на сиденье, прикрывая глаза.

– Как же меня все это заебало, – Лодмунд заходит в гостиную, где Альвдис и Элизабет расположились на диване, и бросает большую сумку на пол.

– Ты куда-то собрался? – спокойно спрашивает Альвдис. Она слушала рассказ Элизабет о произошедшем в Париже – их совместного английского хватает, чтобы понимать друг друга – и не собиралась в ближайшее время заниматься чем-то другим.

– Да, мы уезжаем из этого хренова дома. Так что иди собирать вещи.

– Мы? – Альвдис поднимает бровь, а Элизабет смотрит на них с беспокойством – шведского она не знает.

– А кто еще? – Лодмунд останавливается ненадолго. – Знаешь, я был готов терпеть все выходки этого сраного педика, даже когда он лез к нам в спальню, херил мои реактивы и орал на весь дом по полночи. Но стрелять в меня я никому не позволю, так что вставай и иди собираться.

– Он стрелял в тебя, потому что ты его провоцировал, – Альвдис напряжена, но голос не повышает. – Ты отлично знаешь, что он не может себя контролировать, и все равно лезешь. Так что получил ты вполне заслуженно, я бы на его месте тебе бы еще и нос сломала за то, что ты сказал. Так что лучше бы тебе не обиженно паковать вещи, а подумать о том, как ты будешь извиняться, когда они вернутся.

– Ты вообще слышишь, что ты говоришь? – Лодмунд даже замирает.

– Я отлично слышу. И ты тоже услышь, что ты несешь, и прекрати пугать мне ребенка, – Альвдис сдержанно поворачивается к Элизабет и тихо говорит ей на английском: – Все в порядке.