Я без ума от французов (СИ)

– Прекратить пугать тебе ребенка? Альвдис, тебе что, серьезно маленькая шлюшка, которую ты видишь первый раз в жизни, важнее, чем то, что этот ебаный шизофреник в меня стрелял?!

– Видимо, да, – Альвдис крепко сжимает губы. “Нет, не важнее, не может быть важнее”, – хочет сказать она, но ее острое чувство справедливости сильнее того, что она испытывает к Лодмунду. И каждое его грубое слово… Альвдис давно привыкла соглашаться со своим мужчиной во всем, но теперь она знает, что может быть и по-другому. Что иногда вместо того, чтобы покорно пойти собирать сумки, можно сделать по-своему, достав оружие или просто сказав “нет”. Двое странных людей научили ее этому, и если Лодмунд хочет вернуть ее на улицу, вернуть в бега, если он ненавидит тех, кто нечаянно, походя дал ей почувствовать свободу от чужого мнения… Альвдис не может больше быть послушной.

– Отлично. Чертовы бабы. У вас же мозг отключается, как только вы детей видите. Только это чужой ребенок, Альвдис. Чужой. Девочка, которая должна была сдохнуть и сдохнет. Хотя о чем это я, своих детей у нас же нет, ты же никогда их не хотела, только с чужими тискаешься, – Лодмунд тоже напряжен, он явно затронул очень важную для него, но так долго тщательно замалчиваемую тему.

– Лод, ты с ума сошел? – Альвдис смотрит на него ошарашенно. – Какие, к черту, дети? Причем здесь вообще это?

– Какие дети? Да те, о которых я говорил тебе все эти годы, а ты отшучивалась и отмалчивалась, – его голос почти звенит. – И, раз уж я все равно собираюсь уехать, то наконец-то хочу услышать четкий ответ: почему ты никогда не хотела от меня ребенка?

– Лод, Боже… – Альвдис теряется. – Мы же… мы же сами были детьми раньше. А потом что ты мог мне предложить? Рожать на улице? Нет, в последние месяцы у нас был дом, но… это же совсем не вовремя. Лод, поверь мне, я очень хотела от тебя детей, но в будущем, когда все бы успокоилось, когда мы были бы уверены в завтрашнем дне. Не тогда, когда все так шатко, – и Лодмунд молчит, глубоко дыша. И как-то остывает, говорит резко и решительно:

– Давай я пристрелю ее, и мы уедем, а? Мы с тобой, никаких больше ненормальных. У нас есть деньги, есть документы, мы можем улететь в любую страну мира. Мы будем жить вместе, у нас будет собственный дом, я найду нормальную работу, а ты выносишь мне прекрасных детей. И нам никогда не нужно будет думать о том, что будет, если этот дом найдут, если нас посадят, если кого-нибудь из нас убьют. Давай уедем, Альв. В нормальную, спокойную жизнь, – он договаривает, и Альвдис вздыхает:

– Лод, ты не понял меня. Я хотела от тебя детей и хотела бы до сих пор, но мой дом теперь здесь, и я не собираюсь покидать его. И не собираюсь больше молчать, когда ты делаешь вид, что все вокруг обязаны обхаживать тебя так, как тебе захочется.

– То есть ты выбираешь остаться здесь? – голос у Лодмунда опять меняется, возвращаясь к обычному и безэмоциональному.

– Да, Лод. Мне жаль, но да, – Альвдис чувствует невыносимое напряжение, но все еще не может ответить иначе. Не сейчас.

– Ну что же, тогда удачи, – Лодмунд едва заметно дергает краем рта. – Может быть, ты даже сумеешь напоить одного из этих ебаных гомиков, и он трахнет тебя. И у тебя будет замечательный ребенок с твоей любимой шизофренией. Ты какого хочешь, рыженького или темненького? Или двоих, чтобы обоим досталось?

Альвдис резко начинает дрожать: ей становится очень холодно. Она глубоко вдыхает, жмурясь, а через секунду хватает со столика лампу, выдергивая провод, и с размаху бросает ее в Лодмунда.

– Пошел вон! – и он никогда не слышал, чтобы его маленькая Альвдис так кричала. – Пошел вон, сука!

Лодмунд смотрит на нее презрительно, подбирает сумку и, пнув осколки лампы, быстро выходит из гостиной. Альвдис часто дышит, пытаясь успокоиться. Элизабет смотрит на нее, но совсем не испуганно.

– Это из-за меня? – тихо спрашивает она, и Альвдис должна взять себя в руки, чтобы ответить.

– Нет, Лиз, нет, – она говорит тоже тихо и так напряженно. И Элизабет молчит немного, глядя, как высоко поднимается грудь Альвдис под домашней блузкой.

– Он очень обидел тебя, да? – Элизабет садится ближе, почти касаясь Альвдис.

– Очень, – Альвдис не смотрит на нее. Злое напряжение не находит выхода, и она чувствует, как сдавливает горло. Ее начинает трясти.

– И теперь он уедет?

– Да, Лиз, – Альвдис пытается дышать, но это труднее, чем обычно. – Но все будет хорошо, мы с тобой останемся здесь, дождемся ребят и… – она хочет продолжить, но на горло давит невыносимо. Ей нужно побыть одной, но она не может оставить Элизабет, когда где-то в доме ходит разъяренный Лодмунд.

– Тебе больно? – Элизабет встает на колени и касается плеча Альвдис.

– Нет, все в порядке, – та сглатывает. Она должна быть рассудительной и сильной Альвдис, которая когда-то бросила нормальную жизнь, выжила на улицах и убивала людей, но сейчас она чувствует себя той, кто она есть без всего этого – девочкой, которой совсем недавно исполнилось двадцать. Девочкой, у которой ничего теперь нет, кроме этого дома.