– Хотя… может быть, я еще подумаю, – Тиерсен усмехается и открывает масло со специями, аккуратно наливая его в салатницу. – Посмотрим.
– Эй, так нечестно, Тиерсен! Цицеро сделал то, что ты хотел! – маленький итальянец подходит ближе, тиская блокнот, и пытается заглянуть Тиерсену в глаза. – Цицеро справится с этим, даже выбирать нечего!
Тиерсен невозмутимо перемешивает салат и опускает в него две вилки. А через секунду живо закидывает Цицеро на плечо и берет салатницу в другую руку.
– Завтрак в постель вместе с получателем, – он разворачивается и ждет недолго, давая довольно хохочущему Цицеро взять пиво и воду со стола. Донести маленького итальянца до второго этажа будет сложновато, учитывая, что он машет ногами и весит не так уж мало, но Тиерсен не боится сложностей. И, в конце концов, иногда некоторое преимущество в простой физической силе все-таки не помешает.
– И Тиерсен действительно готов убить часть своей семьи? – Цицеро любопытно смотрит на Тиерсена одним глазом и тут же снова жмурит его, продолжая взбивать мыльную пену в волосах.
– Ну да, а что? – флегматично отвечает Тиерсен, откинувшись на бортик ванной и продолжая читать аккуратные записи. В этой ванне они свободно помещаются вдвоем, и Тиерсен решил немного побыть расточительным, наполнив ее целиком. Но он замечает, что Цицеро ждет продолжения ответа, и уточняет: – Я никогда не любил свою семью, даже это слово раздражает, если честно. Так что, поверь, я не испытываю особого огорчения… или раскаяния.
– У Цицеро никогда не было семьи, – маленький итальянец задумывается, и Тиерсен удивленно поднимает взгляд. – Но если бы была, Цицеро бы… ценил ее. Не как Тиерсен. Тиерсен не ценит то, что имеет.
– Да ладно, – Тиерсен снова возвращается к чтению. Он еще немного удивлен – Цицеро мало говорил о своем прошлом и никогда – о своем детстве, а Тиерсен не спрашивал, – но решает не акцентировать на этом внимание. У них есть настоящее, и к черту прошлое. – Если бы у тебя была семья вроде моей, ты бы говорил совсем по-другому, поверь. Был бы первым кандидатом в списке желающих убить кого-нибудь из них.
– Тиерсен всегда имел все, что хотел. Это… много. Цицеро не всегда имел тетради, чтобы писать, не всегда – завтрак. Она работала много, но… ее больше интересовали мужчины и вино, чем Цицеро. Нет-нет, Цицеро благодарен ей! Но… – маленький итальянец говорит не о самых приятных вещах, но видимо не расстраивается от воспоминаний, тон его совершенно обычен, и он опускается с головой под воду, смывая шампунь.
– Она – это?.. – спрашивает Тиерсен, когда Цицеро снова садится, и мокрые волосы прилипают к его плечам.
– Она, – Цицеро кивает, и Тиерсен догадывается, что, скорее всего, мать или сестра, но если маленький итальянец не хочет говорить – его дело. Но, хотя Тиерсен мало – почти ничего – не понимает в психологии, кое-что даже ему становится более понятным в таком случае. Он рос в полной, даже слишком полной семье, и, конечно, ему и в голову не приходило замещать любящих, мягких родителей кем-то еще. Но он может догадаться, какие мысли могут витать в голове мальчика, у которого из всех родственников – вечно уставшая мать, цепляющаяся за любых мужчин, которые готовы с ней переспать, и у нее нет времени на воспитание и любовь, разве только на парочку жизненных уроков между работой и третьим бокалом дешевого вина. Хотя… Тиерсен пытается представить Цицеро мальчиком, и у него предсказуемо не получается. Слишком много – сейчас, чтобы было место для прошлого.
Тиерсен смеется тихо и откладывает блокнот на пол, когда Цицеро ложится ему на грудь и легко улыбается. Излишне заласканный и балованный, как все Мотьеры, Тиерсен с удовольствием делится лаской с тем, кому ее явно никогда не хватало.
– Цицеро ушел от нее, когда ему было шестнадцать. Может быть, ей было грустно. Но Цицеро не думает так, – маленький итальянец продолжает отчего-то делиться своими воспоминаниями. – Это было до того, как Цицеро убил первый раз, и она не знала об этом. Ни об этом, ни о Цицеро больше, – Тиерсен немного беспокоится, как бы этот спокойный тон не сорвался резко, он понятия не имеет, есть ли в этой области опасные катализаторы, и говорит негромко:
– Ты можешь не говорить об этом, если не хочешь.
– Почему? – Цицеро удивленно поднимает брови, а через несколько секунд понимает и смеется, обдавая Тиерсена волной мыльных брызг. – Цицеро не неженка, Тиерсен! Он не расплачется тебе из-за нее! – он снова смеется, потому что искренне считает, что это было заботливо, но очень глупо. Тиерсен немного смущенно улыбается, вытирая попавшие в глаза капли. Он не забывает о том, что его Цицеро мало восприимчив ко многим вещам, но и о том, что к другим он слишком восприимчив – тоже.
– Потом это было весело! Первое убийство… Цицеро был глупым, и это не было специально. Может быть, немного.