Я без ума от французов (СИ)

– И, знаешь… только не говори ему, но Сел – ему было десять – тогда вломился ко мне в ванную и как сразу начал реветь взахлеб. И я, голый, только стянул одежду, весь пахну кровью и рвотой, сижу на полу и успокаиваю его, пока он размазывает сопли и требует от меня никогда больше так не уходить и не делать. Хотя вряд ли он толком понял, что произошло. А, может быть, и понял. Пытался отнять у меня кинжал, сам порезался и заревел только громче. Господи, каким я был идиотом. Чуть сам не плачу, но ругаюсь на него. Всю пижаму в крови испачкал, – Тиерсен улыбается, чувствуя короткую ностальгическую нежность. – И, знаешь, может быть, то, что он никому не сказал об этом тогда, как не сказал и о том, что я собираюсь уйти в маки, – одна из причин, по которым я ему доверяю до сих пор. Не очень умно, конечно…

– Но это мило, Тиерсен! – Цицеро смеется и снова смачивает волосы, отводя их со лба. И отстраняется, потягиваясь. – А ты говорил, что не любишь свою семью!

– Сел – это другое. Мы всегда были вместе, очень много. Конечно, он Мотьер, и с этим приходится мириться, но я, пожалуй, все-таки всегда считал, что есть семья и мы с Селом. Отдельно.

– Тиерсен никогда не думал, что его брат – его семья? – Цицеро поднимается, и вода стекает по его телу, капая на пол, пока он тянется к полке за бритвой. – У Цицеро не было семьи, но сейчас она у него есть! Хотя Тиерсен так и не считает, – он поворачивается, смотря с шутливой укоризной, и Тиерсен с легким запозданием понимает, как то, что он говорил, – “Мы не семья, Цицеро!” – было эгоистично с его стороны. Ему и в голову не приходило, что то, от чего он с каким-то подростковым упрямством пытался избавиться, могло быть… что кто-то другой мог бы очень хотеть иметь это. Тиерсен не знает точно, что об этом думают Альвдис и Лодмунд, но он знает, что семья Альвдис не приняла ее, когда она ушла жить к Лодмунду, знает, как она опустила глаза, когда говорила об этом, знает, что на самого Лодмунда его семье было наплевать всю его сознательную жизнь и, скорее всего, раньше. И, может быть, иногда стоит немного поступиться своими детскими комплексами, если остальным этого захочется.

– Дай-ка мне, – Тиерсен тянется, забирая мыло и бритву из рук Цицеро, аккуратно взбивает пену в ладонях, пересаживаясь удобнее, и проводит по его щекам с совсем короткой темно-рыжей щетиной. Кожа на подбородке чуть потемнела от ежедневного бритья, но это все равно смотрится аккуратнее, чем у Тиерсена, который – пусть и довольно справедливо – считает, что однодневная щетина никого еще не портила. Правда, она как-то быстро превращается обычно в трехдневную, а затем и в недельную, но это уже второй вопрос. Но за своим итальянцем Тиерсен любит ухаживать, любит, чтобы тот выглядел лучшим образом. И, может быть, Цицеро вовсе не красив, это совсем неважно: Тиерсен считает его красивым, а своего мнения ему всегда было достаточно.

– Может быть, я и немного перегнул, – говорит он негромко, отвлекаясь от неуместных мыслей о том, как он глупо и стыдно влюбляется снова и снова, стоит запустить пальцы за ухо, придерживая голову, и коснуться медно-рыжих волос, мокрых и прохладных сейчас. – Ну, с семьей. Давай попробуем с начала, – он улыбается. – Хочешь быть моим любимым братом?

– Звучит грязновато, – Цицеро смеется, и Тиерсен проводит бритвой осторожнее, чуть поднимая его подбородок, чтобы хорошенько выбрить шею.

– Небольшие издержки нашей жизни. Но это единственная свободная вакансия, извини, я не могу предложить тебе выйти за меня, – Тиерсен говорит это с улыбкой.

– Вот бы еще Цицеро пошел за тебя!

– А что нет? Недостаточно хорош? – Тиерсен смеется.

– Хорош-хорош… да на черта похож, – Цицеро ворчит шутливо. – Это совсем не нужно, Тиерсен, – он старается не качать головой, доверительно подставляя шею, и улыбается.

– Знаю. У нас уже есть общий дом с общей постелью, семейный бюджет, – Тиерсен перечисляет с шутливой задумчивостью, – был даже семейный психиатр… о да, конечно, у нас были семейные скандалы! Думаю, этого достаточно, чтобы считать, что я уже был женат. И к тому же единственное, ради чего на самом деле стоит заключать брак… в общем, мы все равно не сможем завести десяток шумных рыжих детишек, – он легко щелкает Цицеро по носу и смачивает бритву. – И слава Богу, – добавляет после короткой паузы, и они оба смеются.

Тиерсен заканчивает с бритьем Цицеро быстро и после снова прижимает его, попытавшегося было вылезти из ванны, к себе.

– Я не уверен, что вообще все это правильно, – говорит он негромко в прикрытое влажными волосами ухо, и Цицеро терпеливо слушает. Кажется, Тиерсен хочет сказать что-то важное. – Нет, не то, что мы делаем. То, что… Ладно, я просто должен сказать это, – Тиерсен молчит немного, это очень непривычно. – Я не знаю насчет всего другого, но ты – моя семья. И всегда ей будешь, – Тиерсен прижимается губами к уху Цицеро и прикрывает глаза, слушая его тихое дыхание. И, когда слышит негромкий ответ…