Я без ума от французов (СИ)

Тиерсен появился в жизни Цицеро внезапно, но сразу как что-то совершенно неминуемое, на что никак невозможно повлиять, вроде падающего с крыши кирпича, который так или иначе размозжит тебе череп. Тиерсен носил то форменные блестящие ботинки, то грубые армейские – “гражданский” вариант, – и отстукивал каблуками и тех, и других звуками маятника из страшного рассказа Эдгара По. Такого же неотвратимого, как эти шаги. А Цицеро очень не любил, когда в его жизни что-то было неотвратимо. Это позволялось только Деве Марии и крикам в его голове, и никак не упрямому молодому карабинеру с жесткой линией челюсти и неясным интересом. Но одновременно это было забавно и любопытно, а Цицеро никогда не мог противиться своему любопытству; богатый опыт, включающий бессчетное количество болезненных травм и безвыходных проблем, ничему его не учил. И из-за этого чертова любопытства маленький итальянец решил для начала отнестись к Тиерсену добродушно, а там – как пойдет. Если что, от надоедливых людей он умел избавляться.

Но Тиерсен не был особенно надоедливым, если не считать того, что он каждый день с непреклонным упорством встречал Цицеро после спектаклей, покачиваясь у дверей театра на пятках или куря задумчиво. Но, в общем, он был хорошим собеседником, в основном потому, что много слушал и мало говорил, и потому что ему нравились шутки Цицеро. Они пили пиво в барах или просто ходили по улицам, и Цицеро, соскучившийся по такому активному общению, которого ему так не хватало последние годы, не задумывался о том, что со стороны это могло показаться странным. Область такого соблазнения, о которой ему никто никогда не говорил, лежала где-то за пределами его понимания, и он не имел ничего против того, что Тиерсен часто задерживал руку у него на плече, смеясь, или приобнимал аккуратно в шуме музыки уличного фестиваля, говоря что-то, касаясь губами уха. Цицеро понятия не имел, что должны делать и куда должны ходить “друзья” – а Тиерсен был неплохим кандидатом на эту роль, – и с удовольствием принимал любые предложения. В том числе и очередное из них, то, когда Тиерсен, категорически недовольный ранним закрытием бара, предложил продолжить вечер у него и выпить привезенного из Франции коньяка. Цицеро все равно никогда не вставал рано, а у Тиерсена на следующий день был выходной, так что почему бы было не согласиться, если было так весело и не хотелось останавливаться?

После они сидели в маленькой гостиной квартиры Тиерсена, на полу, за неимением кресел или дивана, и пили много – коньяк действительно был вкусным, но после третьей порции это было уже неважно, – говоря об Италии, Франции, театре и о чем-то еще. И даже то, что Тиерсен таскался со своим бокалом за Цицеро повсюду, в ванную в том числе, не казалось маленькому итальянцу странным. Им просто не хотелось прерывать разговор, и это было нормально, да и, в конце концов, им нечего было стесняться друг друга, поэтому Цицеро не обращал внимания на то, что Тиерсен садился на край ванны, пригубливая коньяк, и спокойно смотрел на его член, пока он отливал. Нет, Тиерсен не бросал увлеченных взглядов или чего-то такого, он просто смотрел, как смотрел и на все остальное, и если в его взгляде и мелькал какой-то интерес, его можно было списать на обычное любопытство касательно чужих гениталий. Все было нормально.

Цицеро подумал о такси, когда бутылка закончилась и время перевалило за полночь. В самом деле, спать здесь было негде, у Тиерсена, как выяснилось из разговора, не было даже второго матраса, а тонкая простыня на полу… нет, Цицеро не хотел весь следующий день мучиться болями в спине. Но вот, кажется, сказать о том, что он собирался уехать, все-таки стоило. Впрочем, Цицеро подумал, что Тиерсен и так это понял, когда с сожалением оглядел пустую бутылку и поднялся.

– Весь зад уже отсидел к чертовой матери, – сказал он с каким-то доверительным смешком и, покачнувшись, решительно направился на кухню. Пошумев там немного, он вернулся скоро, совершенно довольный, пьяный до маленьких пятнышек румянца на скулах и с еще одной бутылкой.

– А Тиерсен не собирается спать? – Цицеро любопытно прикусил губу, покачивая бокал в пальцах и опустошая его одним глотком. – Не поздно ли еще пить?

– Собираюсь. Позже, – неожиданно четко и спокойно ответил Тиерсен. – А у тебя какие-то другие планы?

– О да! Цицеро устал и мечтает растянуться на постели! – маленький итальянец отставил бокал в сторону и довольно потянулся, похрустывая позвонками. – Снять бы уже все это, – он хихикнул, потягивая верхние пуговицы рубашки. Боже, ему и в голову не могло прийти, что об этом подумает Тиерсен.

Но снаружи молодой карабинер только покраснел чуть сильнее и опустился на пол рядом, не слишком близко, но ближе, чем раньше, явно нарушая какую-то границу личного пространства. Впрочем, откуда ему тогда было знать, что Цицеро и личное пространство абсолютно несовместимы?