Цицеро еще было стыдно потом, очень стыдно, когда наступило легкое похмелье, и Тиерсен налил ему коньяка на пару пальцев. И когда Цицеро закрывал снова покрасневшее лицо руками, запершись в ванной, пока Тиерсен отправился готовить завтрак. И после того, как он оправился и приводил себя в относительный порядок, подставляя лицо прохладному душу.
Тело ныло, и побаливал немного каждый след от укуса. Цицеро со всхлипом ощупал себя сзади и все-таки с радостью обнаружил, что припухший вход не был поврежден или еще что-то. Маленький итальянец прислонился к кафельной стене, жалостливо поглаживая свою мягкую мошонку, и подумал, что все, что он точно натрахался на остаток жизни. По крайней мере, на трезвую голову ему совсем уже не хотелось больше. Но невозможно было удержаться после, когда Тиерсен накормил его долгим завтраком, совершенно насильно унес в постель и там ласкался почти лениво, дожидаясь, пока у Цицеро снова встанет, а потом как-то естественно и покорно встал в коленно-локтевую. И Цицеро брал его, тоже так естественно, с усталыми, но довольными стонами, думая, что это невыносимо и так… тесно и о-Боже-хорошо. Маленький итальянец ужасался тому, что у него еще вообще может стоять, и совершенно не понимал, откуда в человеке может быть столько спермы. Насчет крови он знал точно, ее было очень много, а вот откуда столько семени, оставшегося присыхавшими пятнами на простыни… Ох, он все равно не мог много думать об этом, вообще думать тогда и контролировать свое тело тоже и кончил еще раз, совсем сухо, но так сильно. В тот раз ему не пришло в голову подрочить Тиерсену, но тот, кажется, совсем не расстроился, закончив сам и снова целуя своего итальянца, перевернувшись на спину. А потом они спали. Несколько часов, вряд ли больше, потому что Тиерсен оседлал бедра Цицеро, проснувшись, когда жаркое солнце било в окно, и маленького итальянца хватило еще на один раз, густой и сладкий, когда Тиерсен насаживался на его бедный член и стонал громко и открыто.
Они выспались только к вечеру, и Тиерсен, смеясь, снова отправил Цицеро в ванную, а после вымылся сам и потащил его на улицу. Они хорошенько наелись в маленьком ресторанчике, где Тиерсена явно хорошо знали, и посмотрели какой-то не слишком смешной фильм в кинотеатре, и молодой карабинер поцеловал Цицеро пару долгих раз в темноте зала, пользуясь тем, что на позднем сеансе почти не было зрителей. А потом они еще ходили по пустым улицам, и в конце концов Цицеро снова уснул на скамье в каком-то парке, улегшись головой на колени Тиерсена. И тот сам почти дремал несколько часов до рассвета, перебирая его волосы и кутая искусанную шею в легкий шарф.
Цицеро проснулся рано, ужасно замерзнув, и, сразу вспомнив, что уснул так добровольно, а не потому, что некуда было идти, решил практично воспользоваться явно более устойчивым к перепадам температур Тиерсеном, забираясь ему на колени целиком и пытаясь согреться, прижимаясь всем телом и выдыхая в шарф. Тиерсен засмеялся и обнял его крепко, словно ребенка, и, в общем, это было не так далеко от истины: в Цицеро всегда было много детского, от обезоруживающей эмоциональной открытости и искренних смешливости и восторженности до ловкого умения манипулировать людьми в своих интересах и простой, природной жестокости. И Тиерсен уже тогда видел это и совершенно беспечно не мог на это налюбоваться.
Позже Тиерсен купил Цицеро кофе, который тот пил, грея все еще холодные пальцы о картонный стаканчик, пока молодой карабинер звонил из автомата на работу, чтобы взять отгул. Но Цицеро никак не отогревался, а день обещал быть довольно прохладным, и Тиерсен, долго не думая, зашел в первый попавшийся по дороге магазин и купил маленькому итальянцу легкое ярко-красное пальто – сейчас тот немного жалеет, что испортил его, что Тиерсену пришлось его сжечь, оно действительно было красивым. А еще через час, когда они завтракали в уличном кафе, и Цицеро согрелся достаточно, чтобы даже заказать себе мороженое, Тиерсен смотрел на него, опустив подбородок на сведенные руки. Он всегда был прямолинейным, как чертова летящая пуля из чертова карабина, и если первый выстрел пришелся в незащищенный пах, то второй – прямо в голову.
– Ты переедешь ко мне? – Цицеро прикусил ложечку больно по зубам от неожиданности. Нет, ему понравилось проводить время с Тиерсеном, но он не думал не то что об этом, даже о том, будут ли они видеться еще. По крайней мере, сам Цицеро собирался все-таки отправиться домой после этого завтрака, а завтра у него был спектакль. А послезавтра он собирался убить кое-кого, и к этому стоило подготовиться.
– Зачем это еще, Тиерсен? – Цицеро не мог использовать аргумент о малом сроке их знакомства, потому что понятия не имел, через какое время люди съезжаются – если они хотят съехаться, конечно, – но смутно догадывался, что вряд ли после первого секса. Ну, даже после четвертого.