Я без ума от французов (СИ)

Тиерсен долго гладил Цицеро между ягодиц, даже не думая вталкивать пальцы в теплый, чуть сжимавшийся вход, и снова целовал, неторопливо и горячо. Тиерсен всегда был не только прямолинейным до грубости, но и невозможно терпеливым. И это стоило того, особенно когда Цицеро сильно сжал его плечо и несмело коснулся его члена, сначала нечаянно, костяшками пальцев, потягиваясь к себе или руке Тиерсена, а потом обхватив всей ладонью. И когда Цицеро застонал тихо, поглаживая всю липкую от смазки головку, Тиерсен решил, что хватит ждать, аккуратно отстраняясь. Открыв крем и щедро выдавив себе на ладонь, он со сдержанным вздохом размазал его по своему члену.

– Я хочу, чтобы ты тоже был сверху, – сказал Тиерсен доверительно, едва контролируя дыхание. – Но первый раз можно мне? – он хорошо видел, как напряженно Цицеро вжался в подушки и сдвинул бедра, стоило коснуться его лодыжки. Но так же хорошо Тиерсен видел, что член маленького итальянца весь сочился, и темно-рыжие волоски внизу живота даже слиплись в том месте, которого то и дело касалась темная головка.

– Ты доверяешь мне? – Тиерсен спросил тихо, размазывая еще крема, столько, чтобы весь член был покрыт его хорошим слоем.

– Цицеро… доверяет Тиерсену, – так же тихо ответил маленький итальянец, легонько разводя ноги. Тиерсен погладил его колени и опустился между них аккуратно, касаясь напряженно подрагивавшего члена, вызывая новый вздох и густой румянец на щеках Цицеро.

– Расслабься совсем, ладно? Если будешь зажиматься, может быть больно.

– Да как тут расслабиться?! – Цицеро смотрел на член Тиерсена с откровенной опаской и явно не решался развести бедра совсем. – Он… вообще поместится в Цицеро?

– Поместится, – Тиерсен засмеялся негромко. – Может быть, будет совсем немного больно сначала. Но если полностью расслабишься – не будет, – он еще погладил член Цицеро и сжал ладонь сильнее, подрачивая мягко, но сильно.

– Ох-х! Кажется, Цицеро уже никогда не будет больно! – маленький итальянец застонал громко, и, словно вмиг решившись, резко раздвинул ноги, подаваясь в теплую руку, и коснулся ступнями бедер Тиерсена, будто готовясь оттолкнуть его, но не отталкивая.

Тиерсен смазал Цицеро тоже, сначала снаружи, а потом проталкивая в него указательный палец, и маленький итальянец снова простонал от этого, послушно открываясь, царапая простынь одной рукой и кусая вторую.

– Тш-ш… – Тиерсен аккуратно отнял его руку. – Кричи, если хочешь. Моего соседа все равно до послезавтра не будет. А я хочу услышать, как ты кричишь, когда кончаешь. Ты ведь кричишь? – неторопливо говоря это, отвлекая внимание, Тиерсен придержал свой член рукой и аккуратно толкнулся в пульсировавший немного вход, и Цицеро только вжался затылком в подушки, кусая губы: он совершенно не мог говорить сейчас. Это четкое ощущение упругой головки, раскрывавшей его невозможно, заставляло Цицеро смотреть совершенно перепуганно, помня только о том, что он должен был расслабиться, если не хотел, чтобы это было больно. Но Тиерсен держал его за бедро, так, что невозможно было отодвинуться, и Цицеро вжимался в постель, мгновенно жалея обо всем этом, и понимал, что весь-этот-Господи-за-что-мне-это-член сейчас окажется в его заднице, и он совершенно не знал, что с этим делать. Пока Тиерсен не ввел в него головку целиком, и это было почти не больно, но страшно, и много, и…

– Боже-Боже-Боже, Цицеро… – Тиерсен выдохнул жарко, со слабым стоном, и залился румянцем почти весь. Он обнял Цицеро за спину, проталкиваясь глубже, и его ровный член скользко растягивал маленького итальянца. И когда Тиерсен поцеловал Цицеро, тот вздохнул и, стараясь не сжиматься, позволил ему медленно, почти не останавливаясь, войти где-то на треть. И это не было противно или как-то еще, просто тесно, не слишком возбуждающе, но так полно и растягивающе, и давило сильно и довольно сладко.

Тиерсен простонал Цицеро в губы, двигаясь назад и снова обратно. И еще, на сантиметр глубже с каждым разом, и Цицеро вскрикнул слабо, когда Тиерсен навалился на него, проталкивая язык чуть не в самую глотку, когда он почувствовал, как его член с каждым толчком трется так чувствительно.

– Ум-мф! – Цицеро застонал снова, отворачиваясь от губ Тиерсена, запрокидывая голову, сжимая пальцы ног и простынь. Это все-таки было немного больно и так сильно, и, когда Тиерсен начал толкаться равномерно, войдя до конца, и дышать короткими стонами, Цицеро закричал. Потому что так тянуще давило изнутри, как он никогда не чувствовал раньше. Цицеро плотно сжал веки, и чувствовал собственные ногти через ткань простыни, и кричал несдержанно с каждым толчком от этого невозможного нараставшего чувства и невыносимой необходимости кончить прямо сейчас.