Я без ума от французов (СИ)

– Не думай, обычно у меня получается! – он рассмеялся и перешагнул через упавшие все-таки брюки, естественно выгибаясь, стягивая рубашку с плеч. Конечно, это было легко для него: пусть Тиерсен не мог похвастаться привлекательными чертами лица, но тело у него было красивым, как у любого природно-сильного человека, поджарое, крепкое, с четко очерченными мускулами и густой темной порослью везде, где надо, такого нечего стесняться. И Цицеро не мог не отметить это, он всегда замечал красоту, и красоту атлетического тела тоже, хотя это и не возбуждало его. Причина возбуждения, сорвавшегося тихим вздохом, когда Тиерсен снова опустился на постель, обнимая его, была совсем в другом. И Цицеро не хотел бы признаваться себе, что не только в “десять и десять”, хотя в этом и была значительная часть. Но было еще кое-что, пожалуй. Кое-что, совсем не касавшееся внешности. Что-то между запахом тела, звуками дыхания и горячими касаниями, и это было… маленький итальянец никак не мог подобрать слово, но у него был жаркий вкус, и Цицеро желал его исступленно и страстно.

Тиерсен смотрел на него и улыбался восхищенно.

– Правду говорят, что рыжие в постели – как огонь? – шепнул он, поглаживая веснушчатое плечо.

– Если и так, как бы Тиерсену не обжечь себе чего, – Цицеро передразнил его тон смешливо, но все еще немного нерешительно, невольно соскальзывая взглядом к животу и ниже, к узким черным плавкам, туго обтягивавшим возбужденный член.

– Постараюсь быть осторожнее, – Тиерсен тихо улыбнулся. – А ты везде рыжий? – спросил, хотя по расширяющейся книзу темно-рыжей дорожке волос понимал – везде.

– Даже в самых труднодоступных местах, – доверительно шепнул Цицеро, тут же сам смущаясь сказанного.

– Я посмотрю? – Тиерсен взялся пальцами за резинку трусов, чуть оттягивая ее, и Цицеро не выдержал, схватил его запястье, отводя. Тиерсен коротко нахмурился и положил ладонь на поднятый член, легонько поглаживая. И то, как тот подрагивал под его прикосновениями, ему понравилось. – Слушай. Или мы снимаем их сейчас, или не снимаем вовсе. Но во втором случае в них скоро станет мокро и липко, и тебе будет неудобно, – и Цицеро, подумав, позволил ему, немного нелепо приподнимая ноги. Член спружинил от резинки, ударив его по животу, и маленький итальянец вздохнул сдержанно от этого.

Тиерсен смотрел на него, и опять с восхищением. Небольшой темный член, подрагивавший до того, что едва касался кожи. Тиерсен еще подумал о заметной разнице в их размерах, но почти сразу перестал. Именно так ему нравилось. То, что идеально подходило его – его? – итальянцу.

Тиерсен думал еще несколько секунд, не слишком долго, чтобы не заставлять Цицеро чувствовать себя неловко, о том, что сейчас стоило предложить оральный секс или просто поласкаться руками: то, с чего обычно лучше начать. Но это было совершенно невозможно, когда ему до смерти хотелось, чтобы эти немного полноватые белые ноги сомкнулись на его спине, стукнув лодыжками, щекоча кожу жесткими волосками.

– Разденешь меня? – спросил Тиерсен со смешком, откидываясь назад. Конечно, ему хотелось, чтобы Цицеро тоже проявлял инициативу, он позже узнал, что тот не любит этого так откровенно. Они были разными, остаются разными, и каждому из них проще добиваться нужного своими методами: игривыми уговорами или прямолинейной честностью, льстивой лаской или целеустремленной горячностью. Но тогда было так, и Тиерсен просто привстал, давая Цицеро снять с него белье. И когда маленький итальянец тоже приподнялся, неловко стягивая его, Тиерсен не мог знать, что он делал так первый раз, не мог знать, как Цицеро смущался того, что он действительно делал это, делал без приставленного к виску пистолета. А, впрочем, какая разница, если это была его первая взаимность за долгие годы, если он хотел уже хоть чего-нибудь, лишь бы не тянуло так не только в паху, по всему телу.

Тиерсен стряхнул свои плавки со щиколоток, опять ложась и приникая к изогнутым губам, и Цицеро вздрогнул весь от того, как сладко и горячо соприкоснулись возбужденные члены. И не было ничего удивительного в том, какие красные пятна румянца проступали на щеках и у него, и у Тиерсена, как сбивалось дыхание, как выступал пот под мышками и на соединенных ладонях.