Я без ума от французов (СИ)

– Это хорошо, – негромко сказал Тиерсен, как-то будто несознательно делая шаг вперед. Цицеро оттолкнулся от стены, с готовностью шагая ему навстречу. Иногда он все-таки мог быть тем еще бесчувственным ублюдком. – Просто… не делай так больше, ладно? – Тиерсен за какую-то долю секунды схватил его за плечи, крепко прижимая к себе. – Никогда больше так не делай, – он поцеловал Цицеро, торопливо, жарко, влажно. – Пожалуйста, – и еще раз, глубоко, с коротким стоном. – Пожалуйста.

Они трахались прямо на полу, среди раскатившихся сладких до приторности яблок – Цицеро не мог позволить себе достаточно шоколада, но отказаться от сахара тоже не мог, – почти не раздевшись, и Тиерсен все кусал шею своего итальянца и повторял это дурацкое “пожалуйста”, а Цицеро было больно почти без смазки, но хорошо – тоже. Особенно когда Тиерсен остановился, ласково убирая волосы у него с лица и проводя кончиками пальцев по закушенной губе. Он потянулся к упавшему пакету, из которого торчала бутылка оливкового масла, и Цицеро никогда не просил у Господа столько милостей для всех итальянцев, работавших на его производстве, как тогда. Тиерсен брал его, сладко и уже не больно, и Цицеро схватил его плечи, закрывая глаза, живо подаваясь бедрами вверх и ссаживая нежную кожу под коленями о жесткую кобуру. Он только надеялся, что хотя бы хозяйка не придет раньше времени, не могло же ему настолько не везти, но через какую-то ослепляюще долгую секунду забыл об этом. Обо всем забыл.

Дева Мария приложила палец к губам, улыбаясь тихо. А потом сказала что-то, но Цицеро не слышал ее и по губам прочесть тоже не мог. И она засмеялась, и пусть Цицеро не слышал ее смеха, он видел, как она смеялась, и это было самым восхитительным, что он видел в своей жизни. А потом Дева Мария наклонилась ниже, и за ее спиной была вовсе не оттертая Цицеро неделю назад лампа, а холодное серое небо, и Богоматерь ласково потрепала медленно двигавшегося Тиерсена по волосам, и тот потерся о ее ладонь, чуть только не заурчал. И Цицеро ощутил сильную вспышку ревности, это было совсем нечестно и несправедливо. Но плеч Тиерсена он не отпустил, только сжал сильнее, и внутри сжался, пытаясь отодвинуться, ему не хотелось больше, если так, но Дева Мария коротко нахмурилась и, оставив руку на затылке Тиерсена, перебирая совсем короткие пряди, наклонилась еще ниже. И коснулась губ Цицеро, мягко и чисто, и здесь, в тесном коридоре, он застонал громко, выгибаясь под Тиерсеном, плотно сжав веки, а там, где-то еще, не мог ничего сделать, только приоткрыл губы и хныкнул громко, когда Дева Мария ответила на его поцелуй, столь долгожданный, столь необходимый. Тиерсен – другой Тиерсен, с длинными волосами и ярко-красным вспухшим шрамом на губах – ухмыльнулся и коротко укусил Цицеро за подбородок, смотря на это, совсем замедляясь.

– А ты думал, мы совсем тебя не любим? – спросил он со смешком, садясь, давая Богоматери склониться удобнее и положить свою узкую ладонь Цицеро на шею, и тот тут же дернулся, сжимая ее пальцы, со стоном отвечая на горячий, глубокий поцелуй. – Мы очень любим тебя, – Тиерсен выдохнул, хватая Цицеро за щиколотки, задирая его ноги и размашисто, жестко входя. Он грубо брал его еще недолго, как недолго – здесь, но каждую секунду этого Цицеро чувствовал мягкие губы Девы Марии, ее тонкий и прохладный язык, переплетавшийся с его, и запахи, вкусы – миндаля, каких-то цветов и крови. И это было… лучше, чем все, что могло быть. Но Тиерсен, коротко порыкивая, явно не выдерживал уже, и его член пульсировал внутри Цицеро, так сладко и горячо, и это тоже было хорошо, когда он толкался так плотно.

– Можно мне? – спросил Тиерсен, и Богоматерь подняла голову, отстраняясь от Цицеро, и тот совершенно по-детски захныкал, когда она это сделала, потому что ему не хотелось прерывать этот поцелуй. Наверное, никогда в жизни.

Дева Мария ответила что-то Тиерсену, Цицеро не слышал, что, но тот рассмеялся и еще несколько раз двинулся в нем, снова ложась сверху. И это опять было ревниво и нечестно, пусть Богоматерь и не целовала Тиерсена, он слышал ее, он мог говорить с ней, он, а не Цицеро.

Но Дева Мария села рядом, положив голову Цицеро себе на колени, и мягко улыбалась, перебирая его волосы. А ему не хватало дыхания. И от восхищения, и от обиды, и от возбуждения, потому что Тиерсен начал ласкать его член, быстро и хорошо.