Я без ума от французов (СИ)

– Лод, я понимаю, что ты беспокоишься за меня. Но дай мне самой решить. Я думаю, что Тир…

– Не говори больше сегодня о нем, – Лодмунд поднимается резко и поворачивается к ней. И спиной к Богоматери. – Я… устал ревновать, – “Ее к нему”.

– Какой же ты все-таки глупый, – Альвдис, конечно, понимает это по-своему, и ласково касается его плеч.

– Глупый. Очень, – “Я должен ревновать тебя, а не Ее”. – Мы поговорим об этом. Потом. Я обещаю, – он наклоняется и касается губами ее виска. Лучше, чем все касания Богоматери.

– Я просто надеюсь, – Альвдис выдыхает слабо и осторожно целует его в ответ, – что все решится, и мы… сможем на самом деле быть семьей, вот что. Да, не самой нормальной, но семьей. Мне очень этого не хватает, Лод.

– Да пожалуйста. Лишь бы без всяких галлюцинаций и голосов в голове, ладно? – Лодмунд обводит языком ее губы.

– Без, – Альвдис прикрывает глаза, когда он целует ее щеку, мочку уха, шею. Одними губами, и они чуть влажные. Она дергает резинку с его волос и зарывается в них пальцами, когда он опускается ниже и целует ее ключицы, открытые в вырезе мягкой блузы. Лодмунд поднимает взгляд: его Альвдис… другая, не такая, как Она. Стройная и сильная, как мальчишка, с растрепанными короткими волосами и совсем девичьими глазами, которые Лодмунду нравятся именно такими, немного уставшими, но игривыми, и без всякой туши на ресницах. Альвдис чуть прикусывает нижнюю губу, самый краешек, и ласкает его шею под волосами кончиками пальцев. И Лодмунд опускается перед ней на колени, целует узкие, сильные бедра через тонкую юбку и осторожно поднимает ее, придерживая, проводя носом по легкой ткани белья. Его Альвдис пахнет свежестью, пахнет занимающимся утром, пахнет слабо желанием, нежным и терпковатым. И никаких погребальных цветов, никаких ладана и мирры.

Лодмунд осторожно подцепляет пальцами резинку самых обычных, не вычурных трусиков и тянет их вниз, с жарким выдохом приникая губами к тонким светлым волоскам. Он целует их и лижет, лаская языком ниже, чувствуя сладковатый вкус свежей смазки, и Альвдис хватается за спинку стула, подаваясь бедрами, сжимая его волосы второй рукой.

– Поговори со мной, – шепчет Лодмунд, отрываясь на секунду, и губы у него блестят. – Альв… Я хочу слышать твой голос.

– Х-хорошо, – Альвдис негромко смеется. – Но если ты будешь целовать меня так, я не смогу говорить долго, – она вздыхает и раздвигает бедра шире, когда Лодмунд скользит языком между ними.

Он лижет свою Альвдис и осторожно сжимает в руках ее маленькие, подтянутые ягодицы, а она говорит и говорит какие-то глупости, сбиваясь на короткие вздохи и тихие стоны. И Лодмунд не думает о том, сколько раз он пытался найти отражение Богоматери в других женщинах, сколько раз хотел услышать ее голос из других губ. И только перед тем, как Альвдис начинает вздрагивать в его руках и прикрывает рот ладонью, в его голове мелькает секундная мысль об этом, но тут же сменяется другой: сейчас он слышит голос и стоны своей Царицы, и никаких других не хочет больше слышать.

========== IX. ==========

Тиерсен прислоняется к стене курилки и довольно смеется. Он быстро нашел общий язык с молодыми ребятами из труппы, теми, кому по двадцать-двадцать пять. В основном это те, кто почти рос в цирке и был связан с ним всю свою жизнь, и они, в общем-то, рады любому новому лицу, тем более что Тиерсен всегда был общительным. С кем-то он ведет разговоры в перерывах на обед, с кем-то здесь, в курилке, кто-то просто находит минутку поболтать с ним. Улыбчивые и серьезные девушки и парни, но все – очень молодые, почти дети, и Тиерсену приятно с ними, у них легко находятся какие-то общие темы и увлечения. Наверное, не зря Селестин говорит, что Тиерсен никак не повзрослеет.

Молоденькая секретарша месье Лабади пробирается по лестнице, забитой всяких барахлом, и кашляет от дыма, прикрывая нос рукой.

– Жизмон? Месье Лабади просил тебя зайти, – она улыбается Тиерсену. Тот поворачивает голову – конечно, запомнил свое новое имя – и улыбается ей в ответ.

– Хорошо, Розлин, я подойду через минуту.

Розлин еще немного смотрит на него, чуть неловко покачиваясь на широких каблуках, и разворачивается, смущенно дернув уголком рта. У нее ровная линия длинной шеи под темно-рыжим пучком и прямая спина. Тиерсен машинально смотрит по ним вниз, до узкой юбки, плотно обтягивающей бедра, пока Розлин поднимается обратно, и задерживает взгляд на несколько секунд дольше, чем это прилично. И он знает, что все отмечают это, но после прошедшей недели ничего не может с собой сделать.

– Ха, конечно, Розлин – хорошенькая со всех сторон, – Жак, молодой дрессировщик, смеется и тушит сигарету, когда девушка скрывается за дверью, – но я бы на твоем месте не лез на территорию Лабади. Обидно будет через две недели потерять работу из-за девчонки, пусть и такой симпатичной.

– Я только посмотрел! – Тиерсен тоже смеется и безобидно поднимает руки. – Смотреть у нас законом не запрещено!