Я был капитаном Фицроем

Фицрой воспользовался минутной растерянностью пастора, он приставил к его груди кортик и приказал молчать. Затем снял с него сутану, рубашку, что была под ней, разорвал ее на части и, соорудив из рукава кляп, засунул его священнику в рот. Заставив пастора надеть свои лохмотья, капитан связал ему обрывками рубашки руки и ноги, уложив на свою кровать. Сам же он, надев сутану пастора Штерна, выждал пятнадцать минут, которые показались ему и Мари вечностью, и постучал три раза в дверь.

Стражники открыли дверь, выпустили двух священнослужителей, убедились, что узник на месте (он лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене, как потребовал от него капитан), заперли дверь ключом и проводили священников к выходу, ничему не удивляясь, как требовали те, что вручили им деньги. С их стороны, никаких проступков, за которые последовало бы наказание, стражники не совершали, максимум, в чем их могли обвинить, так это в беспросветной глупости, но если бы глупость была бы наказуема, но многих из тех, кто находятся у власти, мы смогли бы увидеть в совершенно иных местах.

Капитан Фицрой и Мари благополучно добрались до западной стены крепости, где их ждала карета, возница взмахнул кнутом, лошади рванули с места и помчали к берегу, туда, где капитана ждала шлюпка с «Габриэлы».

— Поедете со мной, Мари, — сказал капитан, — Вам нельзя оставаться в Англии. У Вас есть родственники? Может быть, где-то в другой стране?

— У меня нет никого, я одна на этом свете.

— Тогда поедете со мной, не возражаете?

— Я согласна, капитан, но куда Вы направитесь, покинув берега Англии?

— В южные края, туда, где собираются бродяги всех морей и океанов, где никто не спросит, кто ты и откуда, где нет королей и вельмож, где царит свобода, где всему есть своя цена, но жизнь твоя ничего не стоит. Теперь я пират, Мари, обыкновенный пират, моя каперская грамота утратила силу, и если адмирал Бэкон поймает меня, то повесит на рее, не утруждая себя судом и следствием.

Записки капитана Фирсова

29 августа 2003 года

Фрегат ВМС США «Капитан Кук» подходил к берегам Одессы, мне разрешили выйти на палубу, и, стоя у борта, я смотрел как из туманных далей возникали неясные еще очертания берегов. Низкий, покрытый буйной зеленью берег все четче вырисовывался на фоне синего безоблачного неба, невысокие строения, утопающие в зелени парков и садов, никак не гармонировали с высотными зданиями, нелепо торчащими у самой береговой линии, казалось, они принесены сюда из другого мира. Реальность напоминала мою больную память, сшитую из пестрых лоскутков прошлого и настоящего, она отзывалась болью в душе, болью неясной, ноющей, как не зажившая рана, эклектика городской архитектуры особенно бросалась в глаза с моря, создавая впечатление, что весь мир вместе со мной сошел с ума.

Вот появились очертания мола и маяка, фрегат разворачивался, входя в гавань, направляясь к пассажирскому порту. Два буксира, встретив нас, сопровождали фрегат до самого причала. «Капитан Кук» отшвартовался левым бортом, пристроившись за небольшим пассажирским теплоходом, и толпа зевак, сгрудившись на причале, с любопытством разглядывала серый стройный корабль.

Подали трап, и я в сопровождении моряков фрегата сошел на берег, где меня уже ожидала зеленая машина скорой помощи, высланная из военного госпиталя. Журналисты, подняв высоко над головой фотокамеры, бросились ко мне, но мои сопровождающие оттеснили их и проводили меня к машине, которая быстро рванув с места, направилась к военному госпиталю на Пироговской улице.

Полковник медицинской службы, что оказался главным хирургом госпиталя, уложил меня на кушетку, осторожно снял повязку и, что-то бурча себе под нос, осмотрел рану.

— Ну что ж, Андрей Николаевич, — произнес он спокойным ровным голосом, — рана заживает хорошо, думаю, наши американские коллеги сделали все правильно, нужно будет сдать кое-какие анализы, понаблюдаем Вас, и надеюсь, через недельку выпишем. Подполковник Федоренко, Ваш лечащий врач, проводит Вас в Вашу палату. Палата отдельная, с телевизором, душем, словом, со всеми удобствами.

Я поблагодарил полковника, постеснявшись спросить, что такое телевизор, однако Федоренко в палате подробно рассказал мне, как пользоваться пультом телевизора, и в памяти моей всплыли воспоминания о предназначении этого прибора. Лечащий врач ушел, сказав, что сегодня меня уже никто беспокоить не будет, и посоветовал хорошо отдохнуть, обед и ужин мне доставят прямо в палату. Пришла медицинская сестра, забрала мою одежду, оставив вместо нее больничный халат, закутавшись в который, я почувствовал некоторое расслабление и спокойствие.

Я подошел к окну, палата была расположена на втором этаже, внизу раскинулись низкие одноэтажные строения госпиталя, два высоких тополя росли прямо перед окном, вдали была видна стена, за которой шумела улица, двигались троллейбусы, машины, а дальше, на противоположной стороне поднимались здания штаба военного округа.