Я была джихадисткой. Расследование в центре вербовочной сети ИГИЛ

– А вот я знаю, что тебе тридцать восемь лет и что ты родился 8 января! Это написано на твоей страничке в скайпе.

– Это чтобы запутать следы!

– Разве тебе не тридцать восемь лет?

– Тридцать восемь. Но я родился не в январе, а 6 июня 1976 года! Мне несколько раз приходилось менять свою личность…

Мое сердце бешено бьется. Любой журналист так и подскочил бы, услышав последние слова Билеля. Но я не могу этого сделать. Не только из-за того, что я могу выдать себя. Сейчас я испытываю непреодолимое желание сорвать с себя паранджу. Я отвечаю ему своим нормальным, не жеманным голосом. Просто я не могу иначе.

– Я должна покинуть тебя, Билель.

– Уже?

– Да. Спокойной ночи.

– Но…

Я обрываю его на полуслове. Крышка моего компьютера неистово закрывается второй раз за вечер. После истории с Миланом это второй разговор, который дался мне чрезвычайно трудно. Во второй раз Билель, сам того не зная, вступает в прямое противоречие с моей интимной жизнью. Но третьего раза не будет. Я закуриваю сигарету, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не швырнуть компьютер на пол.

Однажды, довольно давно, один из моих старших братьев, родившийся в том же году, что и Билель, произнес фразу, которую я до сих пор не могу забыть. Тогда наша семья переехала в более просторную квартиру. Только окна выходили на кладбище. Стоя рядом друг с другом, мы через окно смотрели на это застывшее пространство, которое казалось нам гигантским. Мы курили красные Marlboro в гробовой тишине. В какой-то момент мой брат прошептал, словно думал вслух: «У каждого предзнаменования есть своя судьба». Через несколько лет он умер, потому что просто не захотел жить. Сразу после того, как 6 июня отпраздновал свой двадцать шестой день рождения. Билель и моя путеводная звезда родились в один и тот же день одного и того же года. Только один из них жив, а другой нет.

Я никогда об этом никому не говорила. Но не проходит ни дня, чтобы я мысленно не видела эти огромные черные глаза с длинными ресницами. Я думаю о своих родителях, которые по-прежнему живут в той квартире. И воспринимаю зловещее совпадение как очень плохое предзнаменование.

Ранним утром следующего дня

Звонок телефона вырывает меня из сна. Я, еще полусонная, снимаю трубку. Это Андре. Он не сможет завтра поехать со мной в Амстердам, поскольку только что узнал о смерти своего отца. Он, рассыпаясь в извинениях, говорит, что должен выйти из проекта… В его голосе слышны боль и разочарование из-за того, что он не может быть рядом со мной после всего того, что мы вместе пережили. Но, безусловно, сейчас он должен находиться со своими родственниками! Меня душат слезы. Мне плевать на репортаж, сейчас мне просто хотелось бы крепко обнять Андре. Я не знаю, как успокоить его, как сказать, чтобы он забыл обо всем остальном, о работе, в том числе о Билеле. Он просит меня поставить в известность редакцию газеты, что я тут же делаю. Быстро приняв душ и одевшись, я бегу в редакцию.

Когда я прихожу, там уже объявлена боевая тревога. Все ищут «надежного» фотографа, который смог бы без подготовки заменить Андре. Фотограф должен был достаточно опытным, чтобы следить за мной, когда мы прибудем на турецко-сирийскую границу, а также хорошо знать менталитет исламистских фанатиков… Не говоря уже о грозящих опасностях и о хладнокровии, которое ему, возможно, придется продемонстрировать. Несмотря на чрезвычайные меры предосторожности, принимаемые редакцией, которая все еще колеблется, стоит ли меня туда посылать, любой европеец, отправляющийся в эту часть Леванта, в любой момент может быть похищен.

Я, окруженная двумя высокопоставленными работниками редакции, заведующим фототехническим отделом и Адриеном, которые с самого начала были в курсе нашего проекта, стараюсь выбрать двух кандидатов. Это очень сложный выбор, учитывая тот факт, что многие не горят желанием, а то и прямо отказываются ехать в столь опасную зону. К тому же фототехнический отдел отбрасывает кандидатуры фоторепортеров, которых считает недостаточно опытными для выполнения подобной миссии.

В конце концов выбор пал на Шарли, талантливейшего фотографа, которого я знаю только понаслышке и по пронзительным фотографиям, сделанным во время различных конфликтов и кризисов на протяжении последних 30 лет. Я, как журналист, спокойна. Вместе с Шарли все будет хорошо. Но в личном плане я предпочла бы другого человека, которого я лично знаю и работой которого я восхищаюсь, например Жюльена. Шарли увидит, как я делаю губы сердечком, находясь в образе другого человека, и это будет первым впечатлением, которое у него сложится обо мне. Актриса из художественной самодеятельности, роль которой я играю в течение последних недель, предпочла бы, чтобы свидетелем этого спектакля был близкий ей человек. Надеюсь, что Шарли не будет слишком строго судить меня, он, кто всегда был серьезным в те редкие минуты, когда я имела возможность мельком видеть его.