«Я читаюсь не слева направо, по-еврейски: справа налево». Поэтика Бориса Слуцкого

Это стихотворение – пример того, как Слуцкий вплавляет еврейскую культуру в собственные поэтические искания. С другой стороны, разве стихотворение не устанавливает своего рода иерархию, утверждая, что русская поэзия важнее еврейской крови? Иерархическое мышление здесь действительно присутствует, но его смысл надлежит оценивать в рамках всей цело-купности поэтического мышления Слуцкого. Почему кровь обновляется каждые семь лет и что означает это обновление, помимо чисто биологического факта? У числа 7, разумеется, есть важные библейские коннотации. Бог предавался отдыху на седьмой день; в честь этого каждые семь лет, по библейскому закону, настает год отдохновения, когда нельзя возделывать землю и надо прощать все долги. В сказании об Иосифе из Книги Бытия это число обозначает как изобилие и урожай, так и засуху и голод (в снах фараона, которые правильно истолковывает Иосиф). В свете сказанного то, что подразумевается под обновлением крови, выглядит уже не столь загадочно – это спираль поэта, новое наполнение колодца его творчества, в который текут Библия и Пушкин, а также другие стихи, «что с детства я на память знаю»: строки на идише, Бялик, Гёте, Вергилий, Шекспир, Шевченко, Маяковский и пр. Обновление может привести либо к тучным годам, либо к молчанию (Бог создал, а потом отдыхал – так же поступает и поэт), но без обновления творчество не может возобновляться и продолжаться.

Число 7 имеет особый смысл и в биографии Слуцкого. Как указывает М. В. Копелиович, при жизни поэта сборники его стихов выходили регулярно начиная с 1960-х, за исключением семилетнего промежутка между 1964 и 1971 годами. Временной разрыв образовался между опубликованными стихами о холокосте и ключевыми произведениями – «Черта под чертою. Пропала оседлость…» и «Теперь Освенцим часто снится мне…». Соответственно, обновление крови органически вписано в творческое наследие Слуцкого, связывая это наследие в одно целое. Главное же заключается в том, что он рассматривает свое еврейство в экзистенциальном, герменевтическом и биологическом ключе, причем биология, как выражение его библейской «чистой актуальности», тоже несет в себе творческий подтекст. Биология Пушкина (его африканские корни) служит Слуцкому, что будет показано дальше, прототипом его собственной творческой витальности. В этом стихотворении Пушкин подан в монотеистическом ключе. Он подвержен вечному обновлению, как непрерывное время творения; отсюда и изменчивость его природы. Другое стихотворение позднего периода, «С юным Пушкиным всё в полной ясности…», дает емкую и трезвую оценку пушкинскому мифу в русской поэзии. Стихотворение служит Слуцкому введением к формулировке собственной своеобычности внутри русской традиции.

4

По словам Гинзбург, «любовь к Пушкину (непонятная для иностранцев) – верный признак человека русской культуры. Любого другого русского писателя можно любить или не любить – это дело вкуса. Но Пушкин как явление для нас обязателен. Пушкин – стержень русской культуры, который держит все предыдущее и все последующее. Выньте стержень – связи распадутся» [Гинзбург 2002: 302]. Блум говорит о Шекспире, что тот, по его мнению, почти в одиночку сформировал то, что мы называем западным мышлением. Слуцкий видит в Пушкине миф, а говоря шире – миф всей русской культуры, в нем заключенный. Иными словами, он не относится к этому мифу как к аксиоме или естественному факту жизни, но дистанцируется от него, анализирует его как человек со стороны. «С юным Пушкиным всё в полной ясности…» – стихотворение аналитическое и умозрительное. Вот его текст:

С юным Пушкиным всё в полной ясности,
и не существует опасности,
что припишут ему неприязнь
к мятежу или богобоязнь.

Поздний Пушкин дает основания

и для кривотолкования.
Кое в чем – изменился действительно.
Кое в чем – только дал предлог.
Так что даже не удивительно,
что втираются царь и бог

и что вежливые златоусты

норовят понавешать икон
в том углу, где было так пусто,
где стоял лишь один Аполлон
[Слуцкий 1991b, 3: 363].