Я, Данила

Он победоносно ухмыльнулся, разом отомстив за все обиды, какие принесла ему жизнь. А вечером еще и напьется, прославляя свой подвиг — свой запоздалый бунт. Но я-то помню, как, вернувшись из тюрьмы, где просидел целых семь лет за ограбление мусульманских беженцев в сорок втором году, он целовал мне руку, обильно поливая ее слезами, — только б я взял его на работу. Я едва упросил Дойчина поставить его туда, где он был и до войны, и при усташах, и при четниках. То есть опять сделать мусорщиком.

Стакан воды и кусок сахара!

Он с удовольствием бросил бы мне в рот горсть стрихнина.

Итак, сижу я на корточках подле магазина, каждый кирпич которого прошел через мои руки. Вдруг из дверей высунулась голова с карандашом за ухом.

— Отойди от витрины, Данила! Тут тебе не автобусная станция.

Прежде, когда, бывало, я вот так же присаживался, он выбегал составить мне компанию. Даже кофеек заказывал. И все твердил, как, мол, приятно посидеть у нашей лавки, выпить кофейку с хорошим человеком и руководителем и потолковать об умных вещах.

— Ладно, ладно, — прошу я прощения. — Ухожу.

А он щерится мне вслед. И с порога говорит кому-то внутри:

— Нашему крестьянину хоть кол на голове теши, все одно будет сидеть на улице.

Стакан воды и кусочек сахара!

Только этого я, Данила, который всю свою кровь до последней капли отдал этому анемичному захолустью, прошу от него. Теперь оно рассчитывается со мной. Спасибо! Платит черной неблагодарностью за свое счастье, памятуя лишь о том, как я бичевал его ради того, чтоб оно перестало быть захолустьем. Так дети помнят отцовскую порку, напрочь забывая обеды, ужины, одежду, обужу и проведенные в заботах о них бессонные ночи.

Мир движется не по кругу, а по краям треугольника. На углах сидят святые, родители и избранные руководители. Я из тех, кто срывается на поворотах, подчиняясь какой-то внутренней силе движения или просто чьему-то мощному пинку, отбрасывающему меня с перспективной прямой.

— Пишите, товарищ Сека, заголовок: «Протокол: слушали дело Данилы Лисичича, члена Союза Коммунистов с…» Данила, с какого ты года в партии?

— С сорок первого, если не считать два исключения во время войны, за которые передо мной тут же извинялись и снова принимали, товарищ секретарь!

— …Итак, «члена СК с сорок первого, месяца…». С какого месяца, Данила?

— Э э, товарищ секретарь, было это во время нашей первой атаки на Чаниче, это я хорошо помню, я приказал отделению отдохнуть за домом твоего отца, а сам себе разговариваю и курю со стариком, ты же, товарищ секретарь, босой и безусый, трясешь орехи и косишься на нас, вооруженных усачей. А комиссар позвал меня и говорит: «Давай-ка, Данила, примем тебя!» Должно быть, ноябрь стоял.

— …товарищ Сека, итак, в неустановленный день, в ноябре месяце тысяча девятьсот сорок первого года, в скобках пометьте: приблизительно. Так! Что ты уже записала? «Протокол: слушали дело Данилы Лисичича, члена Союза Коммунистов с ноября тысяча девятьсот сорок первого, который, находясь на посту руководителя земледельческого кооператива в Лабудоваце, община Лабудовац, занимался спекуляциями и незаконными делами, а также ударил (в скобках — дал пощечину) члена укома, председателя Народного совета уезда, товарища Н. Н. Присутствуют: обвиняемый Данила Лисичич, два члена укома, оргсекретарь и пострадавший. Примечание: поскольку вышеупомянутый Лисичич является членом общинного комитета партии, он обязан отвечать перед уездным комитетом, который предложит на обсуждение его первичной организации меру наказания. Первый вопрос: товарищ Данила, расскажите, как и почему вы обманули министерство… в сорок пятом году в связи с приобретением машин для лесопилки?»

— Послушай-ка, товарищ, в комитетах обычно предлагают стул и тем, кого принимают, и тем, кого исключают.

— Замечание уместно, но тон недопустимый. Садись, Данила.

— Спасибо, могу и постоять.

— Садись!

— А ты, друг, не кричи на меня, я не со вчерашнего дня ношу под мышкой партийные прописи. А если б и со вчерашнего дня, все равно не имеешь права!

— Ладно, ладно, ты будешь отвечать?

— Товарищи, лесопилка работает, и того, кто посмел бы ее стереть с лица земли, сочли бы вредителем и, наверное, расстреляли. Так неужели теперь я должен быть наказан за то, что ее построил? Она существует уже целое десятилетие, значит, ее признали все выше- и нижестоящие организации. Десять лет ее вносили и в союзные статистические отчеты, у нее брали и ей давали. И никому не приходило в голову задавать такие вопросы, товарищ секретарь. А ты раздуваешь дело из-за оплеухи ради того только, чтоб набить цену себе и всему разбирательству, чтоб показать свою бдительность, чтоб представить эту оплеуху закономерным следствием моей политической незрелости и взвалить на меня все смертные грехи. Пойми, в свое время за создание лесопилки я был награжден, а за находчивость, которую ты сейчас окрестил спекуляцией, меня премировали и хлопали по плечу чины повыше вашего. Не с того ты начал, товарищ оргсекретарь!