Я, Данила

— Вот вы как? Со всеми болячками к нему. Не видите разве, как он болен? Стыдно! В школе мы таких зовем трусами.

В синеве по-отцовски посаженных глаз блеснула слезинка. Еще раз окатив меня гневом и ненавистью, она на цыпочках вошла в кухню.

Обалделый и оплеванный, спустился я по ступенькам.

Теплый вечер ползет по улицам города.

Под липами перед гостиницей сидят за столиками первые посетители. Еще не время для ракии. Жаровня только разогревается. А пока можно выпить кофе или пива. Все ждут автобуса. Тогда можно будет почитать газеты, обсудить все новости — здешние и в мировом масштабе, и, наконец, помаленьку, с божьей помощью: «Твое здоровье, приятель! Налей-ка еще одну!»

По политой улице идут первые гуляющие. Молодые матери с детскими колясками — показать новое платье и туфли или новую кофточку на ребенке, две-три стайки девиц, недавно окончивших восьмилетку и, на свое счастье и несчастье государства, уже работающих в лавках и конторах или еще ожидающих, пока какой-нибудь родич или папашин приятель пристроит либо в кооперативный магазин, либо в стройуправление, либо на предприятие общественного питания. Ну а сейчас, под вечер, следуя моде, захватившей, кстати сказать, и большие города, вышли «прогуляться», а заодно и посмотреть, кто приехал, кто прошел, кто как одет, кто как сказал: «Добрый вечер», кто с кем повздорил или подрался, что поделывает папаша, с кем лясы точит… Дома сердитая мать с кучей детей, ревущих в сумерках без всякой причины, подгорающий ужин на плите, пустые ведра — вода из колонки не принесена, скоро отец семейства заглянет на минутку, изматерится: когда же будет порядок в доме, и, воспользовавшись столь прекрасным поводом для гнева и возмущения, уйдет в пивную, где, как и каждый вечер, налижется, приползет домой на четвереньках и прямо в башмаках завалится на постель.

Малинки нет.

Три перезрелые девицы, на одну из которых еще, пожалуй, можно бы польститься, идут под ручку. Все три глубоко «разочарованы» после двух-трех сбежавших кавалеров. Каждая из них поклялась, что уж никогда, помилуй бог, никогда в жизни не поверит этим проклятым мужчинам, матерью клянусь, и во сне их не увижу, пусть только сунется какой проходимец, сразу получит от ворот поворот.

Но

весь город знает, что любая из этих трех девиц пошла бы за первого встречного — только помани,

не важно, если жених

будет лыс,

подумаешь,

волос маловато — экая важность, ему это даже к лицу, а мне никогда и не нравились вороньи гнезда на голове,

не важно, если жених

и увечный будет,

он, милочка, на войне воевал, а если и сломал ногу после войны, так что ж, я и такого любить стану, с лица не воду пить, был бы человек хороший,

не важно, если жених

с каторги вернется, без гроша за душой,

что поделаешь, милочка, от сумы да от тюрьмы не отрекайся, тем более что он пострадал за чужие грехи, сослуживец, такой-сякой, все на него свалил, но он уж подал на пересуд — выведет его, подлеца, на чистую воду. Ну а барахло — дело наживное, руки у него золотые, на первое время я сама кое-что подкопила, за такого мужа и жизнь отдать не жалко.

Но даже такие женихи почему-то не появляются, и вот они гуляют втроем, тесно прижавшись друг к дружке, нога к ноге, все видят, все слышат, все клеймят где глазами, где колкими словечками, их послушать — нет человека без греха и порока, только они сейчас,

естественно,

без сучка и задоринки.

Малинки нет.

По двое, по трое прохаживаются парни в свежеотглаженных брюках и белых рубашках, в новых ботинках со скрипом, со следами умывания на висках. Весь день в поте лица трудились на стройке, в лавке, в мастерской, а может, в какой конторе глаза посерели от усталости. На променад, однако ж, надо явиться во всей красе,

пусть у девушек сердечки запрыгают,

пора бы уж выбрать одну и хоть немножко поволочиться до армии, а там видно будет — отдаст отец, женюсь, мы займем комнату, старики пускай спят в общей, а мелюзга в кухне.

Возьмем кредит,

из восьми с половиной вычесть две с половиной, остается шесть тысяч, и ежели еще выколочу тысчонки три в месяц, на двоих за глаза хватит.

Шагают парни. Вразвалочку, как ковбои. Кулаки в карманах. Ногами подбрасывают камушки, подражая знаменитым футболистам. На столетие обогнали своих отцов. И на полстолетья ребячливее погибших на войне ровесников. Шагают себе…

Малинки нет.

Прошли два школьных учителя, обоим под тридцать,

к одному раз в месяц то ли из Шабаца, то ли из Богатича приезжает девушка, нагруженная пакетами в огромными бутылями ракии.

Ну и ну! Еще и плати за любовь.

Второй был женат, развелся на третий день и теперь как огня боится женщин, бежит от них, как от чумы.

Потому-то, видать, оба и не смотрят на дамскую часть променада.

Малинки нет.