Я – дочь врага народа

Сквозь живой бред ею осознаётся, что удар проник в кровь, жаром растворился там… И теперь тело затягивает в тяжёлый сон!

Неведомая сила знала, что делает: удар приходится под выходной день…

До самого рассвета держит она Лизу под своей бредовой лавиной…

Наконец позволяет опомниться, но уже не для поэзии…

Единым махом, считай к вечеру, у неё уже готово первое диво – сказ про Бараниху. Сказ этот – виртуальная месть за былую бабушкину обобранность. Нечто странное между прозой и совершенной поэзией… И острое от новизны, и крылатое – до удивления…

И запрягается Лизавета в эту новизну сразу и основательно! Ею овладевает забота: писать бывальщины без вранья, лишённые пустословья и заигрыванья с читателем!

Так пошли годы абсолютно иной жизни!

И вот литературный семинар в отделении Союза писателей.

Молодых семинаристов-прозаиков пять человек. Сидят вдоль стеночки. Волнуются. Знают, что рукописи читаются обезличено. Только после прочтения и заверенного вывода судьи узнают имена авторов.

Руководитель семинара держит в руках чью-то рукопись, перешёптываясь с рядом сидящим коллегой, чего-то ждёт.

Лиза вспоминает, как Губошлёп по поводу сказов как-то заявил ей:

– Выброси! Не трать напрасно время. Сейчас, поньмаешь, так никто не пишет.

Ребята согласились с ним, но кто-то поосторожничал:

– Зачем выбрасывать. Лет через сто пригодятся…

Послушалась – не выбросила, даже продолжала работать над сказами, но лет пять никому не показывала.

А тут всё-таки посмела отдать свои труды на авторитетный суд.

И вот тянутся минуты ожидания…

Помощник руководителя семинара не выдерживает, говорит:

– Начинай, Илья, что ли! Сколько её ждать-то ещё можно?

– Хочется всё-таки уважить пожилого человека, мало ли что может её задержать…

– Забыл, как её звать-то – эту старуху?

– Быстрикова, Елизавета.

Перехваченным от волнения голосом Лиза признаётся:

– Я тоже… Быстрикова Елизавета.

– О Господи! – восклицает руководитель. – Красавица! А я жду бабулю в платочке.

Некоторое время он откровенно любуется Лизою, потом берёт лист рукописи и начинает читать:

«Как руки ладонями сложить, так тесно со двором Пройды стояло подворье Бронники Сизаря. Жена у Сизаря и тихая, и хозяйственная, и рукодельная. А вот над самим Бронькой вся деревня смеялась: «Ты, Сизарь, поди-ка, все запятки бабке Пройде пообступал? Шумота ты бестолковая, шумота и есть! Ты пошто это со всякого восходу на людей кидаешься? Мало тебя мужики-то буздыкают?».

Илья Лавров не только признанный писатель, Илья – артист! Голос поставлен. Интонация безупречная…

Лиза не сразу понимает, что читается её работа. В себе она успевает удивиться: надо же, как здорово написано!

Руководитель же прерывает чтение, оглядывает семинаристов и говорит:

– Вот так надо писать!

Французские духи

– Рукопись твоя передана редактору «Сибирских огней», – сообщает Лизе председатель правления писательской организации. – Не торопи его, – советует. – Пусть как следует посмотрит…

– Надо бы, – говорит ей уже редактор журнала после двухлетнего (!) «просмотра» рукописи. – Надо бы посоветоваться со специалистами по фольклору – из пединститута. А то сам я не могу похвалиться тонким знанием местных наречий…

– Надо так надо, – пожимая плечами, соглашается Лиза.

В коллективе писателей Лиза, как говорится, стоит пока «у стеночки». Потому смеет всего лишь соглашаться.

Тут – не литобъединение, где общаются по-свойски.

– Ну! Как твои сказы? – каждое занятие спрашивает Губошлёп, мстя ей за выходку в его конторе. – Похвалили да свалили? А то… Куда там… Родила свинья бобра… Я те, поньмаешь, говорил: не будут такое публиковать. Стихи – ещё куда ни шло…

Лиза вдруг, от волнения забыв начало стиха, читает злобно:

…Поэты головой рожают,
Ночами у виска держа
Огрызочек карандаша.
Они,
Поэты эти, знают,
Что значит головой рожать.
Они ещё другое знают,
Что где-то там! Там!
Будет вам!
Жрецы морали холостящей,
Поэзии живородящей,
Грозят обрядом обрезанья!
И это дело называют —
Там! —
Посвящением в познанье…

Лиза ладонями закрывает лицо. Её трясёт. А кто-то тихо просит:

– Может, чего-нибудь ещё прочтёшь…

– Могу, – отзывается она так же тихо и начинает: