Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

—  Разные. У них военная подготовка лучше была. Опять же, опыт больше. Они работали в основном на «свободной охоте» и очень успешно — сбивали много. Причем они атаковали, только если видели, что ты про­зевал их атаку. Сбил и ушел. Если начинаешь маневри­ровать, даешь понять, что ты видишь, то они особо не лезут. После 1943 года, когда завоевали господство в воздухе, немцы стали не те, даже их асы стали не те.

В тактическом плане им было легче. Мы, например, непосредственно прикрывали бомбардировщиков и штурмовиков. Немцы так не делали. Если бомбарди­ровщики идут, то истребители выходят на линию фронта, завязывают бой, но непосредственно ударные самолеты не сопровождали. Для истребителя такая тактика лучше, свободнее себя чувствуешь, а для бом­бардировщиков хуже. Можно атаковать бомбардировщи­ков без прикрытия.

—   Были среди немцев летчики, с которыми вам приходилось сталкиваться, умевшие вести манев­ренный бой, свалку?

—    Не приходилось участвовать. Помню, Иванова атаковал на скорости какой-то ас. А я далеко от него был. Так... под три четверти. Смотрю, сейчас догонит и собьет Иванова. По рации передаю, что «худой» в хво­сте, он не реагирует. Если бы он просто начал разворот, то «мессер» уже не пошел бы за ним, а ушел. Я взял уп­реждение аж впереди Иванова, дальность-то большая. Трассу положил точно впереди «мессера», который уже готов был открыть огонь. Он вышел из атаки свечой вверх градусов под 70. Вверху его встретила пара По-хлебаева. Как он врезал этому «мессеру»... Я не знаю, снаряда три, наверное, в него попало. Зрелище страш­ное: летчика убило, конечно, самолет развалился на че­тыре части, плоскости отвалились, фюзеляж отвалился. Он только вспыхнул немного, а гореть уже нечему было. И эти куски стали падать...

За короткое время — за месяц — мы сбили четырех лучших асов их группы «Удет». Это по разведданным, которые нам передавали.

Готовилось наступление, мне командир полка дал задание провести разведку Акиманайских позиций. Ни­какими штурмовками, ничем не заниматься, быстрее данные предоставить. Пошел парой со Степановым. Вышли в Азовское море. Там снизились до бреющего и идем над сушей. Смотрим, наши пленные окопы копа­ют. Машут нам руками. Прошли дальше. Перед Феодо­сией есть населенный пункт Владиславовка. От Влади-славовки идет железная дорога на Джанкой. Смотрю, что там такое: железная дорога, на ней стоит дрезина и какой-то агрегат. Мне показалось, что позади этого аг­регата железная дорога как-то не так выглядит. Я гово­рю: «Боря, что-то тут неладное. Прикрой, как следует». Не вытерпел. Три снаряда выпустил и ушел. Вернулся и не доложил, что штурмовал. Командир же полка запре­тил штурмовать! Думаю, ругаться будет. Да и не знаю — попал я или нет. Потом, через несколько дней, Павликов подходит ко мне, спрашивает: «Когда ты хо­дил, не стрелял там ни в кого?» Я отвечаю: «Нет, това­рищ командир». — «Это точно?» — «Точно». — «Мне сказали, что пришла «кобра», дала очередь, а в это время только ты летал. Эта «кобра» повредила агре­гат, который разрушает пути. Каганович — министр путей сообщения, спрашивает, кто уничтожил этот аг­регат и спас мне столько железной дороги такого-то числа в такое-то время? За это дает орден Ленина. Ищет летчика, чтобы его вручить». Я говорю: «Нет, не стрелял». Мне уже тем более неудобно сознаться: по­лучается, раз орден Ленина дают, то я стрелял. Но вот чему я обрадовался, так это тому, что стрелял не на­прасно.

Мы стояли под Феодосией и оттуда ходили на Сева­стополь. Соседний 57-й гвардейский полк пошел шес­теркой. Шли плотным строем, и пара «мессеров» двоих у них сбила с одной атаки, летчики выпрыгнули.