Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

Митинга у нас не было, разве что организовали импровизированные выступления, на которых главный смысл всех разговоров был один – защитим наше Отечество. У нас было настолько развито предвоенное и школьное военно-патриотическое воспитание, так что о том, чтобы умереть за Родину – это не являлось само по себе героическим поступком. Каждый был готов отдать свою жизнь за нашу страну. Буквально через несколько месяцев на батарею приехали две «эмки», из которых вышли контр-адмирал Петр Никифорович Васюнин и с ним комиссар, у которого на рукаве было много нашивок, нас построили и говорят: «Одесса просит помощи, она обороняется от румынских захватчиков. Кто имеет желание добровольно пойти в морскую пехоту, помогать одесситам?» Все до единого человека, а спрашивали поименно, сделали два шага вперед. У меня в отделении был Юра Качалов, он только пришел к нам на батарею, молодой матрос, учился в Сталинградском военно-авиационном училище, без разрешения вел дневник курсанта, и его за это дело списали к нам. Так он ответил: «Я тоже готов, только есть проблема – я еще не изучил ручной пулемет». Ребенок, дите. Тогда командир батареи лейтенант Матвиенко сказал: «Товарищ командующий Керченской военно-морской базой. Я бы попросил от имени личного состава не расформировывать батарею, а послать нас в полном составе на оборону Одессы». Петр Никифорович Васюнин ответил: «Хорошо, спасибо, ваши пожелания мы обсудим и учтем». Я не знаю, была ли это проверка или нет, но никуда нас, ни одного человека, не взяли. Но так как продвижение немцев вперед шло довольно-таки быстро, уже в сентябре 1941 года немцы оккупировали Полтаву, то буквально через несколько недель нас подняли по тревоге и отправили на Перекоп навстречу противнику. Нашу батарею собирались использовать как противотанковую. Но до Перекопа мы не дошли, остановились в Джанкое, там была узловая станция, и тут уже шло массовое отступление наших войск, они смотрели на нас и говорили: «Матросы, куда же вы едете? Впереди немцы!» В общем, мы там пробыли недели две или три, если не больше. Стали зенитчиками вместо противотанкистов, так как станцию очень сильно бомбили, немецкие налеты совершались через каждые 15–20 минут. Естественно, что немцы пытались подавить нашу батарею, и появились первые раненые, убитых еще не было. А потом поступила команда и нам уходить, там же не было самовольного отхода, кто куда хочет. Отступление шло организованно, основная часть войск шла на Севастополь, нашу же батарею направили назад в Керчь. По дороге мы заранее подготовили огневые позиции, так что все было готово к отражению возможных атак противника. Не вступая в бои, мы прошли свои старые позиции и заняли свою основную позицию там, где стояли на боевой готовности до начала войны. Началась оборона Керчи, в ходе которой мы уже не столько стреляли как зенитчики, а больше били как сухопутчики по наземным войскам. В ноябре 1941 года произошел наш первый серьезный бой. По нам открыли огонь из минометов, одна из мин ударила в машину, которая тащила пушку, ее кабина загорелась. А рядом с ней стоял прицеп со снарядами, моя винтовка была в машине, кабина горела, я же полез в кузов за винтовкой, в это время рядом снова мина ударила, и я был ранен осколком. Как мне показалось, ранение было легкое, хотя осколок попал в затылок и вдавил в рану вату из шапки. О госпитализации мы тогда не думали, мой подчиненный матрос Трофименко перевязал мне голову, и тут раздалась команда: «Прибор ПУАЗО-2 и дальномер разбить и уничтожить». Артиллеристы еще стреляли, а мы уничтожили приборы и отошли в город. И наступила наша последняя ночь в Керчи, это было уже 15 ноября 1941 года. Хорошо помню, как мы стояли на переправе, я сперва думал, что это будет какой-то мост или паром. Ничего не было, подходил катер, на корме которого установлен пулемет на турели и два матроса с автоматами стоят кроме этого. Брали на борт только лежачих раненых, если ты ступишь ногой на борт – они угрожали оружием. Стоячие раненые должны были еще защищать Керчь и прикрывать отступление войск. Мое ранение не давало мне право на эвакуацию, и я не помню, каким путем, но мы отошли к металлургическому заводу. На улицах города скопилось несколько тысяч машин, которые шли из Крыма, в основном гражданских, в их кузовах можно было найти все, что ты хочешь. И, между прочим, было обидно видеть, как казакам из какой-то кавалерийской части, которые отошли от Перекопа, приказали уничтожить лошадей. Ты представляешь себе – да казак быстрее свою жену пристрелит, чем кобылу. Так что эти лошади бесхозные там ходили. Мое дальномерное отделение при мне держалось, на подступах к городу велась перестрелка, и мы отстреливались, как пехота. Был приличный мороз, уже ничего не ели ни вчера, ни сегодня, только так, если что-то под руку попадется. Один из моих матросов принес бутылку водки и большую банку замерзших бычков в томате. Я до сегодняшнего дня больше не ем бычков. Это было ужасно. Воды не было, был какой-то колодец, в котором лед стоял, мы пробили ледышку, чтобы воды добыть, но она оказалась нечистая, и тогда все из горла пили эту водку, закусывали бычками. Объелись ими сильно. И ночью нас эвакуировали – там был металлургический завод им. П. Л. Войкова, подошли наши орудия с остальными краснофлотцами, и в нашу задачу входило его охранять, а у него был свой причал. Когда мы подошли, там уже стояла баржа – на этой посудине было так тесно, что я не знаю, как умудрились погрузить пушки, мой прибор был разбит, а народу на палубе было столько, что ногой не ступишь, чтобы на человека не наступить. Что в трюме делалось, не представляю. И так я ходил-ходил-ходил, было холодно, не мог приютиться нигде, пока аж на корму не дошел. И как-то здесь нашел скобу, дернул за нее, а там люк. Спрашиваю, кто-то есть – никого нет, и лестница вниз ведет. Я по ней спустился вниз, и у меня получилось целая каюта. Оказался в помещении, которое называется бак пищевой воды, он сделан так, чтобы вода была всегда холодной для экипажа. Но там воды не было, так что я обрадовался, а потом там стало так холодно, что пока нас кто-то тащил на буксире до Таманского полуострова, то мне показалось, что у меня мясо от костей поотмерзало по всему телу.