Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

Пришел младший лейтенант, посмотрел на нас, ушел куда-то, по возвращении принес большую банку горохового супа-пюре, литров пять там было, штыком открыл ее и еще принес котелок чачи, чтобы мы немножко согрелись. Мы котелок этот пустили по кругу, с ним банку, руками брали и закусывали супом-пюре. А в овраге стоял эвакогоспиталь, в котором с раненых, у которых была оторвана рука или нога, снимали одежду. Там можно было приодеться в вещевом складе. Младший лейтенант привел нас туда, и мы действительно приоделись, если бы сделать наш снимок в то время, сегодня он вызвал бы гомерический хохот – кто в чем был одет, у некоторых морды в мазуте, черные, страшные. В полевом госпитале у меня из лица повытаскивали великое множество мелких осколков, но два, как я уже говорил, остались. Потом нам сказали идти по тропинке к окраине Новороссийска, которая еще не была занята противником, ее наши войска удержали. Там была организована сильная оборона и находился заградительный отряд, который задерживал дезертиров. Что было самое интересное, так это то, что когда я подошел туда, то увидел, что заградотрядом командовал политрук моей батареи Верещак. Он меня, конечно же, в таком виде не узнал, а я же, как новый член партии, был у него секретарем парторганизации. Говорю Верещаку: «Товарищ политрук!» Он на меня удивленно смотрит и спрашивает: «Кто вы такие, что это за войско такое страшное?» Тогда я отвечаю: «Товарищ политрук, вы меня не узнаете, я ваш секретарь парторганизации старшина Кулибаба Иван Трофимович». Он сразу спрашивает, где командир нашего 1-го батальона майор Красотченко. Я не знал, куда он делся. Нас посадили в машину, а там сидит пленный немец, но я попросил его выгрузить, а то мы от злости пленного не довезем. И отправили нас в Геленджик, где происходила переформировка 83-й морской стрелковой бригады. Мы страшные туда прибыли, нам дали керосина, там была развернута в палатках полевая баня, и душевые имелись, с керосином мы друг друга от мазута отмыли и привели себя в порядок. После этого меня первым к себе пригласил особист, который сразу же спросил, где моя винтовка. Я отвечаю, что переплыл голым Цемесскую бухту, сперва на бревнах, потом сам, и, естественно, с винтовкой не смог бы переплыть. Особист отвечает: «Значит, пойдешь в бой без оружия, государство не может разбрасываться винтовками. Там и добудешь себе карабин у врага!» Потом ко мне пришел политработник, говорит, что нужно представить меня к награде. Вот тут я допустил ошибку, не знал, что рассказал Лешка Барабаши. Мне говорят, что я убил нескольких немцев, но ответил, что стрелял по противнику, и они падали, это точно, но вот убил их или ранил, не знаю. Был слишком честным и не мог соврать. Спрашивают, скольких наверняка я поразил. Ведь легко мог соврать, сказать сколько хочешь, но был настолько наивным, что ответил одно – не знаю. Лешке Барабаши дали медаль «За отвагу», а мне ничего не досталось, поскольку не назвал ничего конкретного.