Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

– Я был, как уже говорил, на Сескаре. Там было только трое офицеров: я, командир пулеметного взвода, да еще лейтенант на небольшом аэродроме находился. В моем огневом взводе служило ровно 40 человек, я был сорок первым. Причем я назывался начальником гарнизона. На постах не было ни радио, ни даже телефонов. И вдруг утром 9 мая 1945 года прибежал к нам пацан-связист и рассказал, что поймал московскую радиостанцию, на которой услышал о безоговорочной капитуляции Германии. Потом нам официальную телеграмму о Победе дали. В общем, матросов поздравили, зарезали бычка и хорошенько отпраздновали.

– Что было самым страшным на войне?

– Знаете, бывалому солдату или маститому полковнику страшно, потому что он знает, что это страшно. Но сопливым пацанам, курсантам, которые могли из-за девчонки нос разбить друг другу, чувство страха было неведомо. Я себя часто спрашивал, а почему тогда не испугался в рукопашной и быстро заколол фрица. Вот если бы мне сказали свинью заколоть, может быть, и неприятно было бы, но тут даже ничего не почувствовал. Откровенно говоря, помогло чувство ненависти, сидевшее внутри, оно все-таки сыграло роль. Но потом страх и во мне появился. Например, когда на горе Гасфорта установилось кратковременное затишье, то я подружился со своими подчиненными-моряками, ведь среди них был мальчишкой по возрасту. К тому времени немцы Камары взяли, а справа от нас оборонялась 11-я рота, наша была 10-й, и соседей противник сильно долбал с фланга, я даже туда высылал свое резервное отделение, чтобы помочь им остановить продвижение врага. Мы были уверены в том, что враги рано или поздно нас сметут, они уже стреляют нам в спину. И вот я все время думал, как же быть, а у меня во взводе служил крымчанин, он мне сказал: «Я тут все знаю, с отцом выходил каждую тропинку в горах, даже купался практически каждый день в реке Черной, я выведу, знаю, где хранили продовольствие для партизан». Поэтому у меня поселился страх – пусть и ранят, ладно, лишь бы не в ноги. Очень боялся, что тогда не смогу уйти со всеми в горы. И как назло, все ранения у меня были в ноги, и снова в ноги.

Л.Н. Ройтенбурд

– Как относились к женщинам на войне?

– Рядовые бойцы и младшие офицеры, такие как я, с большим уважением и даже преклонением. Ну, как может боец плохо относиться к девушке, которая, в два раза меньше весом, на плащ-палатке тащит его несколько километров до медсанбата, рискуя жизнью. Мы лелеяли их. Вы наверняка знаете о Нине Ониловой, пулеметчице 54-го стрелкового полка 25-й Чапаевской стрелковой дивизии. Она служила в роте, которой командовал мой друг, также курсант, Николай Бондарь, мы с ним вместе оканчивали эти знаменитые семидневные курсы офицеров. Он был назначен командиром пулеметного взвода и вскоре стал руководить всей ротой. Эта дивизия располагалась по соседству с нашей 345-й стрелковой. Мой батальон находился на правом фланге, у нас своей бани не было, а у «чапаевцев» имелась баня, мы с ними договорились и пошли помыться, и вдруг по дороге встречаю Колю Бондаря. Обрадовались сильно, ведь мы с ним еще с училища дружили, пошли к нему в ротную землянку. Выпили по сто граммов, поговорили, ведь на войне времени на разговоры обычно нет. И тут спускается какой-то солдатик, причем ушанка у него на голове завязана почему-то не на макушке, а на затылке. Думаю, такого я еще не видел. Подойдя к нам, этот солдатик женским голосом спрашивает: «Ребята, а не дадите закурить?» Тогда Коля мне говорит: «Познакомься, это Нина Онилова». Ну, две минуты постояли с ней, попрощались, и я ушел. Потом мне рассказывали, что 1 марта 1942 года Нина была тяжело ранена, а в ночь на 8 марта умерла. В общем, мы к женщинам относились очень хорошо.