Я - душа Станислаф! (СИ)

Дверь в комнату Агне была закрыта, но и она поддалась Нордину, как только он подтолкнул ее вперед. Следом за Нордином в комнату шагнула Марта и сразу же наступила на что-то твердое. Полумрак при плотно зашторенных окнах скрывал что это, она присела, взяла это в руку и передала мне пистолет. Точно такой Агне прятала в муфточке – да, это он!

Оставшись в прихожей, я не знал, что с ним делать? Быть здесь, в Вильнюсе, не было результатом моего воображения. Воображала Вечность, а это значит, что Марта не случайно наступила на пистолет, убивший троих. Истины, истины, истины!.. – я лихорадочно стал вспоминать. … «Убивает голод, но человек не голоден – он ленив и жаден!» Как только я это вспомнил, вернулся к тумбочке с ключами и оставил на ней пистолет.

В это время из комнаты Агне вышел Нордин, удерживая ее на руках. Босая, завернутая в легкое и мягкое, с виду, одеяло – такой он ее и занес в салон микроавтобуса. К нам, вернее, к Лике подсел Мераб, и мы покинули Вильнюс.

…На Саксонских землях стаивал снег и повсюду желтел песок. Кенигсбрюк тонул в тумане, но зима была лишь привычно сырой. В городской парк отправились с Мартой – мы оба знали, зачем именно нас сюда переместила Вечность. Шли молча. Желание разговаривать у душ отобрала Вечность, как только мы оказались в сфере общего сияния. Подвижность вернула. Надолго ли? Казалось, что души сказали друг другу, что должны были сказать – это хороший знак!

А вот – и белая скамейка, и по-прежнему прячется в сирени, только в этот раз ее прятал туман. И также, монотонно, шумел фонтан, практически рядом, в центре которого белела скульптура ангела-ребенка с лицом девочки. Марта прошла к правому краю скамейки. Склонилась, потом присела. Ее пальцы недолго отгребали пожухлую коричневую листву и перебирали песок – нашла! Марте стало не по себе от этой находки – хирургический скальпель был лишь холоден и влажный стальной поверхностью. С ним-то как раз я знал, что делать – взять с собой, но для чего – этого мы знать не могли. Когда Марта уняла в себе страдания, насколько смогла, у нас появились силы, чтобы вернуться к душам. Перед этим мы посмотрели друг другу в глаза – одна и та же истина Вселенной: «Человек талантлив руками, все прочие его таланты не стоят и мизинца!»

Дальше мы передвигались лабиринтом в сфере общего сияния. По нему нас вела Вечность – это мы уже поняли. Йонас и Нордин лишь сидели на месте водителей. Куда теперь – предугадывалось: к заходящему за горы оранжевому солнцу.

…Оранжевое, как апельсин, оно зависло над хребтами Кавказских гор. Понятно, что они далеко, но впечатление – можно к ним притронуться. Но перед ними – бездна неба, в которую упирается дорога и заканчивается. Невероятное, оттого волшебное, зрелище: небо на уровне глаз! В земной жизни я бы первым рванул к краю, вскинул бы к верху руки и так, символически, обнимая небо, обнаружил бы, открыв глаза, что его нет у меня над головой, а оно – у моих ног; мое удивление, конечно, оно было бы таким же невероятно огромным, как горный массив далеко-далеко за небом, но, возможно, я даже опустил бы в него руки – разве, может быть что-то еще в таком лазурном небе, кроме радости и восторга?! Теперь же мои чувства были сложными, а радость – неземная и ожидаемая: мы прибыли, похоже, на нулевой уровень.

Души, одна за другой, вышли из автомобилей, и сфера сияния просыпалась на нас четырьмя цветами, будто конфетти – я же говорил: Вечность не оригинальна, хотя ей подвластна земная реальность. Потому никто и не удивился желтым «Жигули», стоявшим у края неба. Вечность вернула нам голоса, но души опасались что-либо говорить: земное «Язык – мой враг!» понималось теперь буквально. Все мы чувствовали одно и то же и проживали один и тот же момент: разлуки, но в Вечности. Нечто в нас торопило прощанием глаз, прощение же уводило Мераба и Лику к «Жигулям» с разбитыми фарами и погнутым бампером, а Агне, Эгле и Йонаса к полицейскому автомобилю «Toyota Prius».

Нордин обхватил нас с Мартой своими длиннющими руками, мы прижались друг к другу с трепетной нежностью и почтительной благодарностью за встречу в Вечности. Никто не сдержал слез, но и не сказал: «Прощайте!» После этого малаец, привычно кряхтя, влез в кабину «скорой», завел двигатель и включил сирену. То же самое сделал и Йонас.

Три автомобиля, разбрасывая цвета проблесковых маячков по сторонам, вырулили колонной. «Жигули», будто гнедой Мераба, прыгнули в небо первыми, патрульная машина – второй, микроавтобус – третьим. Но я еще успел проговорить про себя значение зеленого цвета для Станислафа Радомского: это цвет глаз его мамы – его снежной королевы Лизы!

От Автора.