Я - душа Станислаф! (СИ)

Сон Шамана не брал. Не удавалось продышать спокойно и случившееся сегодня: и атаку стаи, и их с сестрой побег, и невероятное спасение. Если бы Шаман мог спросить у тайги, он спросил бы ее даже не сейчас, а раньше: почему она, родившая его, готова убить в любой момент? Почему все живое в ней живет, боясь и прячась? А пожирая друг друга, все равно не утоляет голод зла, которое охотиться на самое себя, вместе с тем, ничего не боясь и ни от кого не прячась. Может, этим тайга хочет что-то сказать всем, но не успевает это сделать из-за не прекращающегося ни днем, ни ночью насилия живого над живым? И только гоняется за злом, какое сама же родила и дала кров!

Вот об этом Шаман спросил бы тайгу. Но он родился волком, и, к тому же, не помнил себя волчонком и не знал своих родителей. Все, что он знал и имел – его сестра. С ней он пришел сюда, чтобы найти для нее логово, а в нем ее нашел бы тот, кто ищет в животворящих просторах тайги себе пару. Только это нужно было сестре, а не ему самому. Себя он не знал. Его будто вырвали из прошлого клоком шерсти, а ветер или что-то еще вдохнули в него жизнь – так и потому он оказался в тайге. Наверное, ушел бы из этих мест после, чтобы прочувствовать себя единственно волком: жить в погоне за жизнью, и слизывать со своих когтей абсолютно все, что осталось бы от звериной удачи или же поражения даже. Пока же охота на жизнь откровенно тяготила, клыки если и обнажались, то ныли, а когти были постоянно измазаны горечью. Ему снился и нравился один и тот же сон, ему нравилось уходить в себя, подолгу сидя на задних лапах с опущенной головой, а в волчьем вое он ни разу не слышал себя: одинокого и терзаемого печалью. Он не искал ни с кем встреч: ни с человеком на холме, ни с Лисом у подножья холма, ни с чудовищем из озера, за холмом. Это его находили, и ничего, кроме напряжения и тревоги, эти встречи не давали.

Для чего он здесь, в тайге – это проговаривалось в нем постоянно, но как понять смысл того, чего не знаешь? Зачем на нем густая смоляная шерсть? Зачем, и кому нужен, этот его каменный взгляд ледяных глаз? Зачем выползающие из лап когти даже во сне и обнажающиеся на живое клыки? И почему он противен себе, когда ему или сестре хочется есть и пить?..

Вопросы, вопросы, вопросы, как снежинки, падавшие на Шамана – безмолвные и в то же время говорящие о многом. О том, например, что это последний снег, потому он очень редкий и совсем не холодный, а еще – пушистый-препушистый. И с ним происходило что-то похожее: дышалось не спокойно, когти вгрызались в землю, а клыки вспаривали тугой предвечерний воздух – неспроста все это, да разум немой… И Шаман, положив голову на спину спящей сестры, закрыл глаза – короткий вой, похожий на стон, будто просил безмятежного покоя и знакомого чувственного тепла. Все это даст ему сон. Там, во сне, он другой: приятный самому себе…

Шаман проснулся от привычного ворчания Марты. Так, в основном, она разговаривала с ним. В этот раз сестра была чем-то озабочена, выкапывая что-то под скалой, совсем рядом. Шаман подполз к ней, и сразу на него пахнуло, легонько, теплом. Встав на лапы, он занялся тем же, что и сестра.

Каменистая почва давалась с трудом, но вдвоем они вырыли лаз еще до наступления темноты. Из лаза веяло теплом, оно расслабляло и влекло к себе – под скалу. Марта повизгивала – нервничала, Шаман тем временем анализировал запахи. Их было много, и ни один из них не вызвал в нем беспокойства. А один запах был ему совсем не знаком, и – не из тайги.

Шаман просунулся в лаз первым, и осторожно прополз на брюхе короткий склон вниз. Как только следом за ним сползла Марта, тусклый свет как бы приподнял свод пещеры, в какой они оказались. Утес спрятал ее внутри себя, а между тем, высота пещеры местами доходила до двух метров. По ширине – сразу и не определишь, но два-три волчьих прыжка, а это – не меньше, чем десять метров. Скальный грунт под лапами был неровный и простирался под углом. Половина его, где-то так, находилась под водой – та часть, что простиралась ниже уровнем. Шаман сошел к воде и стал лакать воду, будто знал, что она из озера. Марта последовала его примеру – впервые за много дней брат и сестра наполняли себя пресной водой, прижав уши к головам, так как им ничего не угрожало.

Обойдя по нескольку раз, взад-вперед, пещеру и не найдя в ней ничего, что заставило бы Шамана и Марту ее покинуть, оба предались беззаботному веселью. Рискуя свалиться в припрятанный от всех лоскуток озера, попадав на спины, брат с сестрой перекатывались с бока на бок, то отталкивая друг друга лапами, то, наоборот, притягивая ими к себе и при этом, любя и нежно покусывая друг друга. Но их игривая радость была не одна и та же: теперь Шаман покинет сестру – только в этом удача была на его стороне, и его когти сейчас, вряд ли, горьки.