Я еще жив. Автобиография

Но вскоре мое настроение резко ухудшилось. Хоффман спросил у Спилберга: «Ты уверен, что он должен говорить все это?» Спилберг подумал немного и произнес: «Хм, да, может, нам стоит снять и укороченную версию…» Первая длинная версия сцены была очень забавной, люди бы смеялись, и мне бы удалось во время нее сделать то, над чем я до бесконечности работал перед фильмом. Из второй версии – укороченной – были вырезаны все шутки и вся суть сцены, все самые забавные моменты.

Спилберг сказал: «Ладно, Фил в нашем расположении только сегодня, думаю, мы запишем обе версии».

Мы сняли два варианта, и я сказал Спилбергу: «Я бы хотел прийти и посмотреть, что получилось».

«Конечно, завтра будет готов съемочный материал».

Когда я пришел к ним на следующий день, Хоффман непрерывно преследовал Спилберга, не отходя от него ни на шаг. Мы посмотрели обе версии, и я, сглотнув слюну и пытаясь изобразить будничный тон, предположил: «Более длинная версия выглядит забавнее…»

Одним только нетерпеливым жестом Хоффман выразил свое несогласие. И я сразу же понял, что длинная версия канет в Лету. Я был готов к обсуждению этого вопроса, но Человек дождя поставил на моей надежде крест.

На премьере «Капитана Крюка» в ЛА в ноябре 1991 года Спилберг был очень мил со мной. На вечеринке после официальной части он сказал, что был обязан оставить короткую версию. Итак, в этот раз Коллинза не вырезали полностью, но ситуация была похожей.

* * *

В марте 1991 года, после того как я поучаствовал в «Капитане Крюке», мы с Тони и Майком начали записывать We Can’t Dance. Мы писали его в течение непривычно долгого для нас времени – четырех или пяти месяцев, однако мы работали в собственной студии, The Farm, поэтому могли не торопиться. Да и, честно говоря, после нескольких лет работы на износ я совсем не хотел никуда спешить.

К тому же, хоть мне и не было трудно исполнять роль лидера команды, наши отношения в группе поменялись в лучшую сторону. Атмосфера постоянно была очень дружественной, расслабленной, мы поддерживали друг друга, и это все еще сильнее вдохновляло нас на творчество. После выхода в ноябре 1991 года альбом стал для нас пятым подряд, занимавшим первую строчку в Великобритании.

Конечно, коммерческий успех был приятен, но самая важная песня альбома не входила в число хитов. Я написал текст песни Since I Lost You, думая об Эрике. Она была о смерти его четырехлетнего сына Конора – прекрасного мальчика, которого я видел в последний раз, когда приезжал к ним домой с Лили.

Мы только начали записывать We Can’t Dance, когда мне позвонили и сообщили, что Конор погиб, выпав из окна манхэттенской квартиры своей мамы, жившей на пятьдесят третьем этаже.

В то время Эрик не пил, и я решил посоветовать ему: самым простым способом пережить то, что с ним произошло, было начать пить снова. Но он ответил: «Нет, так будет еще сложнее».

На следующий день я, Тони и Майк (мы все были хорошими друзьями Эрика) разговаривали об этой кошмарной трагедии. Мы в тот момент работали над новой песней. Я начал напевать текст: «Мое сердце разбито на части…» На той неделе Лили исполнилось два года, и я думал о всем том времени, что я не был с ней. Я писал от лица отца, который часто находился далеко от своих детей и которому приходилось доверять заботу о них кому-то другому. Это ощущение разъедало меня изнутри. Когда-то давно я сказал своим детям: «Когда переходите дорогу, остановитесь, посмотрите направо и налево. Я знаю, это звучит глупо. Но возможно, что меня не будет рядом».

Я рассказал Тони и Майку, о чем была эта песня. Они сошлись на одном мнении: мне нужно было показать ее Эрику. Если его будет что-то смущать в ней, то она не попадет в альбом.

На этапе сведения альбома я поехал к Эрику и, сидя с ним на диване, объяснил ему, что я написал, а затем сыграл ему Since I Lost You. Мы оба заплакали. «Спасибо, дружище, – сказал он. – Это прекрасная песня».

Потом он рассказал мне, что тоже написал песню и его лейбл хочет выпустить ее в качестве сингла. Он сомневался и хотел узнать мое мнение. Он сыграл мне Tears in Heaven. Она была очень красивой. Переживая свое горе, Эрик смог создать нечто исключительное. Еще одна причина любить его.

В мае 1992 года начался наш тур We Can’t Dance. Genesis уже был среди музыкальной элиты, особенно в США, где мы почти всегда выступали на самых больших площадках.

В июне наши гастроли привели нас в Ванкувер. Во время пребывания в городе я позвонил Энди. Мы даже почти что нашли с ней общий язык – у меня не было выбора, так как я хотел, чтобы Джоули и Саймон пришли на мой концерт. Энди спросила, где мы собирались выступать дальше.

«Такома, а затем Лос-Анджелес».

«О. Ты слышал, что Лавиния живет в ЛА? Ты не виделся с ней?»