Я. Философия и психология свободы

Фрейдистская сексуальность младенца может быть лишь продолжением его первозданного страха перед одиночеством, создающее этот комплекс неполноценности и динамику тревожности самосознания. Согласно авторитету Упанишад, первый человек Пуруша раскололся на две части, вычленив из себе женщину. Его цель – породить со своей второй половиной потомство, чтобы заполнить собою свою безлюдную колыбель. Разве младенец – не самое одинокое существо в своей колыбели? Но откуда взялась сама эта идея у первичного самосознания? Что может быть дискомфортного в статусе бога? Какую неполноценность может испытывать Творец?

Ответом тут может быть только статус самосознания. Самосознание – это уже двое. Осматривая и ощупывая себя (в чем Фрейд и видит сексуальность ребенка), Пуруша узнает себя как постороннего, как Оно (которое является ему в зеркале). Полноценность солипсического Сознания оказывается неполноценностью самосознания в одиночестве. Можно сказать, что первочеловек Пуруша (Брама) совершает свой первый психологический акт как половой. Самосознание уже раздвоено: Я познало себя как Оно. Раскалываясь на мужчину и женщину, Пуруша лишь констатирует факт своего изначального раздвоения. Соитие двоих есть продолжение все той же диалектики, в которой Один, осознавший себя, - это уже двое, и логика становится сексуальным нарциссизмом.

Сама природа секса эволюционно создана так, чтобы быть жизненно необходимой для обоих полов. Это – всегда победа самосознания над миром. Именно поэтому он так привлекателен для животных и людей. В физиологии сексуального удовольствия нет проигравших. Мужчина овладевает женщиной не в большей мере, чем женщина – мужчиной. Но вот уже в эмоциональной привязанности, которая сопровождает половую связь, начинается психология и, как следствие, борьба за солипсические права на нуминозное Я, на статус бога: борьба полов, противостояние супругов.

Только поэтому либидо вступает в конфликт с социумом, а именно с его нравственными нормами, которые психоанализ относит к сверх-я, т.е. в нашем понимании к сверх-Оно, которое не имеет никакого отношения к истинному Я. В частности, это подразумевает, что бессмысленно приписывать морали божественное происхождение: нуминозное Я не ведает морали, и первочеловек Пуруша (младенец) рождается совершенно безнравственным. Мораль происходит единственно из норм общежития, с которыми самосознание вынуждено смириться. Именно нежелание смириться с наличием совладельцев в мире ведет ребенка к фазе аутизма, через которую так или иначе проходят все самосознания в процессе своей социализации.

Это Я, носителями которого являются все живые существа, не подлежит обсуждению в принципе, поскольку в попытке обнаружить его, т.е. в интроспекции обнаруживается именно самосознание, Оно. Собственно, все самосознания и есть отдельные интроспекции Сознания, которые по Фрейду уже можно интерпретировать как либидозные. Боги, сотворившие себя сами из рефлексивного соития с собою. И младенец действительно во многом ведет себя как бог. На предложение спрятаться, он закрывает глаза, как будто мир может видеть себя только его глазами, а если эти глаза закрыты, то на мир опускается тьма. Это инфантильное отношение к темноте, в которой можно спрятаться от мира, сопровождает человека всю оставшуюся жизнь. Ночь – лучшее время для преступлений, нарушения сакральных табу и нравственных запретов. В темноте личность раскрепощается. Подобным же средством раскрепощения в безымянности является маска. Человек в маске (в аватаре), являясь социуму без имени и лица, подобен человеку в темноте, т.е. младенцу, который спрятался от мира.

Но эта же ночь может и поглотить личность. Поэтому темнота несет в себе элемент опасности. Свет – это бытие со всеми его законами и запретами, а тьма – это небытие, в котором нет никаких законов света. Тьма оказывается средоточием двух противоположных качеств – желанной свободы и ужасной смерти. И только объединение двух этих качеств в одно (свобода = небытие) может сделать смерть предпочтительнее жизни. Смерть – это свобода от мира, который есть продолжение самосознания. Смерть – это свобода самосознания от самого себя, свобода Я от Оно. После смерти самосознания (Оно) остается только Сознание (Я).

Оно – Оно = Я

До некоторых пор самообожествление ребенка скорее бессознательно, чем осознанно поддерживается родителями, не желающими травмировать его правдой. По сути, половину правды он уже знает: ему известно, что предметы не подчиняются его воле. Но когда он сталкивается с ними, виноватыми оказываются все же предметы, а не он. Их «показательная порка» приносит ему временное удовлетворение. Ибо только в детском солипсизме вещи могут быть виноваты. В его более зрелой версии виноватыми остаются только люди. Никто уже не винит стул, о который споткнулся, но в своих страданиях все еще можно обвинить окружающих. Бог не бывает виновен. Бог не должен страдать. Бог не ведает благодарности.