Я. Философия и психология свободы

Человеческое самосознание изначально является мифологическим. Будем исходить из того, что в основании всех мифов лежит Синдром брамы. Младенец, можно сказать, рождается с убеждением, что мир является его собственным порождением. Именно ничем не ограниченный солипсизм определяет мировосприятие ребенка. По-настоящему, человек никогда полностью не отказывается от своего солипсизма на протяжении всей своей жизни, выстраивая на нем свою явную или тайную религию собственной значимости и бессмертности. И если поэт в порыве объективного самоуничижения говорит «я – червь», то в следующей строке своей поэмы он обязательно напишет «я – бог». Таковы законы жанра, таково самосознание. И действительно, нуминозное Сознание сопровождает его всегда, отречься от него в принципе невозможно. Это не пытается сделать даже самоубийца: он отрицает враждебный ему мир, но не себя и то нуминозное Я, носителем которого является.

Солипсический тезис – это тупик для самосознания, и он полностью завершается в аутизме. Интуитивно очевидным кажется, что для человека, оказавшегося перед запертой дверью, выбор альтернатив невелик. Он может пытаться (i) открыть эту дверь (напролом или подбором ключей), (ii) застыть в ожидании, когда дверь ему отопрут (как персонаж романа Ф. Кафки, который всю жизнь ждет, когда страж откроет ему дверь Закона), или (iii) пойти в обход, ища другой выход из тупика. Именно из такой логики я вывожу три мифологемы. Их станет больше, если человек способен найти еще какие-то принципиальные решения в этой ситуации (?).

(Следует сказать, что теоретически допустима и четвертая мифологема, но она выходит за рамки традиционной психологии и может быть скорее приписана состоянию Бога (Брахмана), т.е. нуминозного Я. Это – мифологема отстраненного наблюдателя. Таково, по определению восточной философии, идеальное состояние будды, постигшего собственную иллюзорность, или китайского «мудреца», который живет в бездействии. По сути это есть диалектическое возвращение в аутизм на качественно ином, «сверхчеловеческом» уровне. Иначе говоря, если аутизм ребенка заключается в желании иметь мир без конкурентов, то аутизм мудреца завершается в отказе от себя, т.е. от мира, в котором конкуренты уже не имеют значения. Экзистенциальную установку этой мифологемы можно выразить словами Лао-Цзы: «Все люди держатся за свое «я», один лишь я выбрал отказаться от этого». Так далеко в преодолении своего Синдрома брамы человек обычно не заходит. Поскольку эта мифологема не относится к стандартной психологии и в повседневной практике почти не встречается, я, возможно, посвящу ей отдельную статью. А пока ограничимся теми мифологемами, которые охватывают классические состояния психики.)

Самосознание воспринимает мир как фоно-неблагоприятное для него пространство. Это – чужая территория, на которой находится множество удовольствий, но чтобы воспользоваться ими, их необходимо прежде получить: купить, завоевать, украсть и т.д. Младенческое самосознание, благодаря Синдрому брамы, воспринимает мир как фоно-благоприятное пространство, внутренним атрибутом которого является сплошное удовольствие. Иначе говоря, зрелое самосознание считает удовольствие даром, заслугой или приобретением в мире, который содержит лишь вкрапления этих удовольствий, тогда как младенческое самосознание ждет только удовольствий. Если уподобить мир сыру с дырками, то по мнению зрелого человека именно дырки составляют желанное, а по мнению ребенка сам сыр – есть желанное, а дыры в нем – лишь изъяны. М. Фордхам, исследуя самость и аутизм, замечает: «Ребёнок любое лишение воспринимает как нападение». Отсутствие удовольствия не естественно для него.

При этом младенец, солипсически воспринимая мир как продолжения себя, не персонифицирует зло с какими-то конкретными людьми, поскольку их просто еще нет в его феноменологическом бытии. Если лишение, например, голод или холод, и является для него нападением, то это нападение безликих «потусторонних сил» (дыр в сыре) на его фоно-благоприятный мир. В этом смысле у ребенка нет врагов, и он «не помнит зла». Разве нам не следует признать, что детское мироощущение является наиболее благоприятным для самосознания и наиболее здоровым в психиатрическом смысле? Но «потусторонние силы» все чаще приносят ему лишения, и в этих нападениях ребенок начинает узнавать людей. Мир вокруг него персонифицируется. Детское самосознание начинает ассоциировать родителей (и в первую очередь мать) с удовольствием, именно у них оно ищет защиты от остальных людей, которые становятся враждебными. Т.о. младенческие потусторонние силы, несущие лишения, становятся миром чужих людей.