Я и мой Псих

После того, что я сказала и сделала, Лонгвей будто сорвался. Его неуемность и раньше была очевидна, но этой ночью… Приспустив одеяло, я ожидаемо обнаружила на груди россыпь засосов. А когда встала, едва не упала — ноги заметно дрожали. Я даже побоялась на себя в зеркало смотреть в ванной.

Он псих! Он ненормальный псих! И как оказалось, я даже не подозревала насколько. То, что он делал со мной ночью… Даже не помню, сколько раз он доводил меня до финала. И не останавливаясь, продолжал делать это снова и снова! Вспомнив несколько особенно ярких моментов, я переключила душ на более низкую температуру.

Я просила, под конец даже умоляла его остановиться. Но он не хотел этого слушать и не слышал. Болезненная смесь — из удовольствия и вседозволенности… И самое ужасное, что я не могла лгать самой себе. Да было мучительно и все же…

Обнаружив синяки и засос даже на попе, я просто опешила! Псих! Ненормальный! Извращенец! Не подпущу его к себе больше ближе, чем на три шага!

 Реквизировав халат Лонгвея, я вернулась к себе. Очередное платье погибло безвозвратно. Я печально вздохнула и еще больше расстроилась. Поэтому, услышав звонок и увидев на экране, кто это, ответила:

— Не желаю с тобой разговаривать! — и выключила не только вызов, но и телефон.

Дрожь в коленях немного унялась, но слабость все ещё чувствовалась. И не только в ногах. Я злилась и от смущения не знала, куда себя деть! Все же и я в этой вакханалии участвовала. Боже!!! Уже светало, когда я просто отключилась, сколько же часов мы?!..

От стука в дверь я вздрогнула. Горничная, что пришла, сказала, что меня ждут в гостиной.

— Кто? — удивилась я.

— Мадам Цай.

— Спасибо. Я скоро приду.

Как же не вовремя! Между лопатками холодок даже почувствовала. И что это за визит? О чем нам с ней разговаривать? И почему она чуть позже не явилась! Не сказать, что я была сильно удивлена, и примерно представляла, что она мне скажет. Но после сегодняшней ночи я была к этому не готова. И вина за это полностью на ее ненормальном, озабоченном сыне!

 Не без усилия подавив снова вскипевшее раздражение, я поспешила одеться. Все же ждать слишком долго не стоило ее заставлять. Хотя мне пришлось порядком постараться, чтобы найти наряд, который скрыл бы ВСЕ следы на теле от посторонних глаз и ни слишком не соответствующий сезону. Пять шагов! Три для него слишком мало!

— Добрый день.

Мать Лонгвея встретила меня улыбкой, но совсем незатронувшей глаз. Она выглядела прекрасно. И вела себя так, что глядя на нас со стороны, можно было подумать, что это я заглянула к ней в гости, а не наоборот.

— Чаю?

— Нет, спасибо, — я присела на диван напротив нее, и не стала долго ходить вокруг да около: — Вы хотели о чем-то поговорить со мной?

— Роу — правильно? — все ещё сохраняя любезный вид, спросила она. Но только для того, чтобы подчеркнуть, что я для нее не настолько важна, чтобы помнить моё имя. И ответа она не дождалась, сразу продолжив: — Ты милая и решительная, как я вижу.

Оспаривать или подтверждать я не посчитала нужным. Может быть это и было грубо, но и она пришла не для того, чтобы познакомиться со мной поближе и дружбу завести. Это ощущалось буквально во всем. Без слов и явной агрессии — можно было только восхититься таким умением манипулировать. Все что мне оставалось — не обострять и держать глухую оборону. Иначе… она просто раздавит меня. Это было вполне ей по силам, ощущалось бессознательно, словно аура, ее окружая. А я… не нужно слишком много усилий, чтобы растоптать меня. Я была уязвима со всех сторон. То, что я это осознавала прекрасно, совсем не делало меня сильнее.

— И как тебе удалось настолько окрутить моего сына? Мне сказали, что ты уже давно живешь здесь?

— Да, живу.

— А раньше работала? Стремительная карьера от посудомойки до шеф-повара?

— Я никогда не работала посудомойкой.

Как и ожидалось, фильтровать то, что не хотела слышать, она прекрасно умела. Это наследственная черта их семьи?

— Из какой ты семьи, позволь узнать. Чем занимаются твои родители?

Это был удар ниже пояса. После всего, что она уже сказала, сомневаться в том, что она выяснила всю мою подноготную, было верхом глупости. Просто она делала эти выпады, стремясь меня уколоть, найти самую больную точку.

— Мои родители уже умерли. У меня никого нет.

— Но у тебя, кажется, брат был?

Туше! И все же мне хватило выдержки не показать ей, что этот вопрос для меня болезненней, чем все предыдущие.

— Мы не поддерживаем отношений.

— Почему?

Она так ловко подталкивала меня к грубости. Хотела, чтобы я сорвалась, но такого удовольствия я решила твердо ей не доставлять.

— Что ещё хотите узнать? Хотя, собственно, больше и нечего.

— Да, поразительно мало. Просто удивительно скучная и ничем не примечательная жизнь.

А вот это я засчитала, как очко в свою пользу. Перейти к прямым оскорблениям, это признание того, что она не почувствовала должной отдачи и сменила тактику.

— Все так, как выглядит.

Она поднялась и посмотрела на меня уже совсем по — другому. Без фальшивой улыбки, в первую очередь. Пожалуй… с любопытством.